История Франции

14. 1 декабря вечером Луи-Наполеон и Морни выглядели совершенно спокойными. Принц устраивал прием в Елисейском дворце и не выражал ни малейшего волнения. После отъезда последнего приглашенного он начал дело под названием «Рубикон». Его преследовали воспоминания о деяниях Цезаря. На рассвете войска заняли главенствующие позиции по всему Парижу. Выходя из домов, парижане читали на стенах две прокламации: одна – обращение к народу, в которой говорилось, что цель операции – помешать коварным замыслам ассамблеи; вторая – призыв к солдатам: «Я полагаюсь на вас, но не в том, чтобы нарушить закон, а в том, чтобы заставить соблюдать главный закон страны: национальный суверенитет…» Многие депутаты оказались арестованными. Тьер проявил так мало героизма, что, к великому возмущению бонапартистов, его выпустили уже на следующий день. Другие депутаты, еще находившиеся на свободе, собрались в мэрии ХХ округа: Гюго, Карно, Араго, Жюль Фавр, Мишель из Буржа. Они образовали Комитет сопротивления. В парламенте президент Дюпен безоговорочно уступил силе штыков. «За нами право, – заявил он, – но за этими господами сила. Мы удаляемся». Это был Мирабо наоборот. Солдаты насмехались: «Разве вы посмеете арестовать представителя народа? Черта с два!» Австрийский посол находил, что Париж напоминает Лиссабон в дни pronunciamento.[61] «Блузы» одобрили государственный переворот. «Зачем нам защищать ваши двадцать пять франков?» – спрашивали рабочие у депутатов, чье жалованье казалось им чрезмерным. Считается, что один из представителей, доктор Боден, ответил: «Вы увидите, как умирают за жалованье в двадцать пять франков в день». Он упал, сраженный тремя пулями. Вероятно, эту фразу нельзя считать достоверной, но мужество было подлинным. 4 декабря сформировалось сопротивление либералов и буржуазии. Генерал Маньян подавил его без серьезных боев. В Париже было убито 380 человек,[62] многих из них расстреляли без всякого суда. По всей Франции – 26 тыс. арестованных. Режим так и не смог смыть с себя кровь этих первых дней тирании. В 1830 г. силы были на стороне буржуазии. В 1848 г. – на стороне народа. В 1851 г. – на стороне армии. Опираясь на армию, победители чувствовали свою вседозволенность. Как во времена белого террора, экстремисты требовали от принца забыть о статуях Милосердия и Сострадания, быть непреклонным и справедливым «железным человеком» и «пройти через столетие с карающим мечом в руках». Но когда-то дед герцога де Морни уже сказал дяде Луи-Наполеона: «Сир, со штыками можно делать все, что угодно, кроме одного: на них нельзя сесть».

15. Все, кто сохранял верность республике, были грубо отстранены. Репрессии усугублялись актами локальной мести. «Одна половина Франции доносит на другую половину», – писала Жорж Санд. В каждом департаменте смешанная комиссия решала судьбу подозреваемых не через суд, а через административные «постановления». Одних высылали из Франции временно, других – окончательно; некоторых отправляли в Алжир, самых несчастных ссылали в Кайенну. Решения были безапелляционными, обвинения оставались неизвестными для осужденного. Любой член тайного общества мог быть депортирован, а тайным обществом считалась вся партия республиканцев. Однако несправедливость и размах этих преследований породили образование республиканской оппозиции, которая больше не разоружалась. Высланные писатели объявили Луи-Наполеону войну, которая подорвала его позиции за границей, а позднее и во Франции. Виктор Гюго сначала в Брюсселе, потом на острове Джерси и на острове Гернси написал «Наполеон Малый» и сборник стихов «Наказание». Когда-то он способствовал созданию привлекательной легенды о дяде, а теперь способствовал возникновению гнусной легенды о племяннике. Оба образа превосходили свои прототипы. Но поэт переделывает мир или, по крайней мере, то представление о мире, которое уже существует в людских головах.

Монета времен Второй республики (20 золотых франков). 1851