История французской революции. От первых дней до Директории

На следующий день жирондист Ланжюине стал утверждать, что декрет недействителен. Тщетно Дантон, не желавший довести борьбу до крайностей, возражал против этого. Ослепленные, высокомерные жирондисты, преисполненные ненависти к якобинцам, сами прокладывали себе путь к гибели. Конвент дал себя переубедить. Правда, освобожденные лица не были снова арестованы, но комиссия была восстановлена.

Это решение снова разожгло озлобление секций. Заседавший в архиепископском дворце комитет стал крайне энергично подготовлять восстание. Однако и теперь еще хотели, чтобы это восстание носило чисто «моральный» характер.

Когда 30 мая секции явились в конвент с требованием роспуска комиссии и привлечения ее к суду, Ланжюинэ стал их резко обвинять. Они не получили от конвента никакого ответа, и тогда восставшая коммуна привела в движение «народные массы».

31 мая поднялись предместья, ударили в набат, и Анрио велел выстрелить из пушки в знак тревоги. В одно мгновение секции стояли уже под ружьем и окружили конвент, собравшийся в 6 часов утра. Движение носило целиком характер «морального» восстания, так как нигде дело не доходило до кровопролития.

В конвенте дебатировался вопрос о роспуске комиссии. При бурных криках одобрения со стороны галерей Тюрио и Дантон потребовали роспуска комиссии. На галереях сидело много женщин, которых называли «вязальщицами Робеспьера», так как этот последний был их любимцем. Затем поднялся Робеспьер и произнес длинную и резкую речь, направленную против жирондистов. Он стал их обвинять в том, что они пытались спасти короля и что они находились в заговоре с Дюмурье. Он требовал обвинительного декрета против них.

Но Баррер и центр снова занялись посредничеством. Испуганные депутациями, требовавшими роспуска комиссии, они сами внесли теперь предложение о роспуске ее. Кроме того, они предложили оставить вооруженную силу Парижа постоянной и поручить комитету благоденствия, чтобы он занялся расследованием различных заговоров. Конвент принял предложение Баррера, и, таким образом, поскольку дело касалось комиссии, восстание оказалось победоносным. Но вожаки восстания не были довольны успехом 31 мая. Они стремились к полному низвержению Жиронды, и, по их мнению, роспуск комиссии нисколько не устранял угрожавшей им опасности. Они хотели ковать железо, пока оно было горячо. Стали делаться приготовления к новому движению, целью которого было изгнание из конвента и арест 22 жирондистов. Коммуна снова взяла в свои руки руководство восстанием и поручила Гассенфратцу вечером 1 июня прочесть в конвенте угрожающий адрес, в котором требовалось изгнание жирондистов. Марат проявил энергичную деятельность. Он и его друг испанец Гусман, казненный впоследствии вместе с Дантоном, собственноручно били в набат.

2 июня рано утром население Парижа с оружием в руках снова двинулось к конвенту. Анрио имел под своим начальством 100 000 человек с 60 орудиями. О «моральном» восстании теперь уже не могло быть и речи, и Анрио заявил, что Париж не сложит оружия, пока не добьется от конвента ареста 22 жирондистов.

Жирондисты могли два дня тому назад прекрасно удостовериться в том, что народные массы страшно озлоблены, и многие из них боялись самого худшего. Когда поэтому в 10 часов утра 9 июня конвент был окружен народом, многие депутатские места на правой стороне конвента оказались пустыми. Город был наводнен вооруженными народными массами, раздавался звон набата и сигнальные выстрелы пушек. Возбуждение народа передалось и конвенту. Ланжюине, отличавшийся своими реакционными воззрениями, но обладавший большим мужеством, бросился к ораторской трибуне и стал обвинять коммуну, заявляя, что ее петиция является детищем уличной грязи. Мясник Лежандр крикнул ему злобно: «Молчи или я тебя убью!» На это Ланжюине с юмором ответил: «Ты сначала потребуй от конвента, чтобы он постановил, что я – бык!» Якобинцы и жирондисты бросились к ораторской трибуне, первые для того, чтобы стащить Ланжюине с трибуны, а вторые – чтобы защитить его. Начинается драка, на сцену появляются пистолеты и кинжалы, кто-то приставляет ко лбу Ланжюине пистолет; наконец, шум улегся и появилась новая депутация коммуны, сделавшая следующее заявление: «В течение уже четырех дней граждане Парижа не выпускают из рук оружия; в течение уже четырех дней они требуют от своих доверенных, чтобы те восстановили их нарушенные права, и в течение уже четырех дней эти доверенные издеваются над спокойствием и бездеятельностью доверителей. Заговорщики должны быть изгнаны из конвента и арестованы. Надо немедленно, тут же на месте, спасти народ – или народ сам себя спасет!»