История французской революции. От первых дней до Директории

Перепуганное собрание хотело восстать против мер коммуны, но последняя послала для того, чтобы защитить свой образ действий, депутации, в которых принимал участие и Петион; первого сентября всемогущий министр юстиции Дантон сказал своим громовым голосом по этому поводу в собрании следующее: «Среди всех предложенных мер нет ни одной решительной. Вы стоите под перекрестным огнем внешних врагов спереди и врагов внутренних, роялистов, сзади. И те и другие поддерживают друг с другом связи; роялистская директория Парижа находится в переписке с прусской армией, и для того, чтобы расстроить все эти планы, существует одно только средство: нагнать страх на роялистов».

Было ясно. Но опасность была достаточно велика: во многих местах сельское население, подстрекаемое священниками, не принимавшими присяги, совершало уже кровавые насилия над республиканцами. В Вандее обнаружились первые признаки восстания против революции.

Первого сентября пришло ложное известие, что Верден пал и что пруссаки идут на Париж. Народ толпами двигался по улицам; добровольцы потребовали, чтобы их повели на врага, и повсюду громко раздавалось требование отомстить заговорщикам, вступившим в союз с чужеземцами. В собрании снова раздался могучий голос Дантона: «Набат, который зазвучит, не будет сигналом тревоги, он будет сигналом для нападения на врагов отечества. Для победы над ними, господа, нужна смелость, смелость и смелость, и тогда мы спасем Францию».

В два часа пополудни загремели набат и барабаны, и народный суд начал свою работу в тюрьмах. Комиссары секций тщательно допросили всех заключенных и всех, кто не возбуждал подозрений, отпустили на свободу; наблюдательный комитет сделал еще одну проверку, чтобы отпустить еще некоторых.

24 священника из числа уклонявшихся от присяги и особенно ненавистных народу, должны были быть отправлены из ратуши в аббатство. По дороге на них напала вооруженная толпа, и все они до одного были перебиты пиками, саблями и штыками. Та же самая толпа напала в кармелитской церкви на сто восемьдесят священников и перебила всех, кроме четырех, спасшихся через забор. В тюрьмах дикий суд народа носил более правильный характер. Прежде всего суд образовался в аббатстве. В качестве народного судьи выступил Мальяр, известный еще по взятию Бастилии и как предводитель женщин во время похода на Версаль. Он уже в течение нескольких дней готовился к этой роли; он так был предан революции, что решился взять на себя ответственную роль руководства народным судом. Мальяр восседал с обнаженной шпагой, имея перед собой просмотренный министром юстиции список заключенных. Народ представлял собою нечто вроде присяжных. Заключенных выводили поодиночке и допрашивали. Если обвиняемого признавали невиновным, народный судья подымал конец шпаги вверх, и заключенного сейчас же отпускали. Если же обвиняемый признавался виновным, то судья опускал острие шпаги вниз и говорил: «Отправить этого господина в Форс» или «В Кобленц!». Мальяр так устроил для того, чтобы избавить себя и заключенных от тяжелых и мучительных сцен. У дверей приговоренных встречали пики и сабли поставленных там палачей, которые нанимались этим делом из-за заработка и получали за это высокую поденную плату от коммуны. В других тюрьмах дело происходило в таком же порядке. Бойня продолжалась несколько дней и закончилась 6 сентября; легко понять, что такой ужасный народный суд проявил много жестокости и грубости. В Бисетре, например, в толпу заключенных стреляли картечью. Когда же один сказал, что следовало бы тщательнее отделять виновных от невинных, то получил в ответ: «А когда пруссаки вступят в Париж и согласно своему манифесту будут уничтожать город, то они тоже будут разбирать, где виновные и невинные?» Но и в этой кровавой драме выступили и великодушные, и кроткие черты народного характера. Марат в своей газете рассказывает, что когда он в наблюдательном комитете узнал о бойне в аббатстве, то они вместе с Пани «как бы по внушению» воскликнули: «Давайте спасем мелких преступников, бедных должников, заключенных за драку!» Но его предосторожность оказалась излишней, потому что списки, имевшиеся в руках народных судей, были тщательно просмотрены и исключали возможность ошибок. «Если бы, – говорит Марат, – двор победил 10 августа, он не был бы так предусмотрителен».

Здание, в котором содержалась королевская семья, находилось под охраной муниципальных служащих, и на него даже не было произведено нападения.