История французской революции. От первых дней до Директории

Больше всего голосов в Париже набрал Робеспьер, и с этого момента он стал играть крупную роль как государственный деятель. За ним следовал Дантон, сложивший с себя звание министра, чтобы попасть в конвент. Он понимал, что будущее правительство будет иметь своим центром конвент. Парижское население выбрало и Марата. Таким образом, эти три главаря демократии заседали в конвенте в качестве представителей столицы. Кроме них, в Париже были выбраны: жирондист Дюссо, которого Марат называл «безвредным старым болтуном», затем Фабр д’Эглантин, друг Дантона, Бильо-Варен, ставший вскоре благодаря своим способностям и энергии, членом правительства, Колло д’Эрбуа, которого ждал судьба Бильо, Лемклен Осселен; кроме того, были выбраны Сержан и Пани, члены наблюдательного комитета коммуны, Буше и знаменитый живописец Давид, бывший в то время ярым якобинцем. Меньше всего голосов из всех парижских депутатов получил герцог Орлеанский. Этот удивительный принц старался рассеять недоверие народа к нему своим экзальтированным поведением и дал себе поэтому имя «Эгалите» («Равенство»). Каковы были его истинные намерения, неизвестно. Друзья его смотрели на него как на искреннего республиканца, враги же его утверждали, что он играет комедию и ждет только благоприятного момента, чтобы занять престол. Вполне возможно, что последние не ошиблись в своих догадках. «Эгалите», казалось, старался опьянять себя крайностями, чтобы перенести бурю революции. Он всегда старался льстить самым грубым образом народу. Революция поглатила его, а спустя тридцать семь лет сын его, находившийся теперь в штабе генерала Дюмурье, занял престол Франции с тем, чтобы потом быть снова свергнутым революцией.

Партии

Распределение партий в конвенте вполне соответствовало моменту, который Франция тогда переживала. Конвент состоял из одних только ярых республиканцев, потому что и те депутаты, которые в душе относились к республике отрицательно, в эту эпоху революции высказывались за республику.

Правую в этом знаменитом, самом интересном и величественном из всех когда-либо существовавших парламентов составляли жирондисты. В конвенте были собраны все выдающиеся вожди этой партии. Тут можно было видеть лидера партии Бриссо и знаменитого оратора Верньо, Гадэ и Жансонне, отличавшихся своим едким красноречием, сильного и энергичного Бюзо, относительно которого известно, что он любил госпожу Ролан и что любовь эта была так же чиста, как и несчастна; к ним же принадлежали: глубокий мыслитель Кондорсэ, необузданный Иснар и насмешливый Луне, Петион, сложивший с себя звание мэра, чтобы попасть в конвент, Манюэль, Гранжене и Барбару. Многие из этих выдающихся людей были республиканцами еще до 10 августа; остальные перешли в лагерь республиканцев под напором последних событий. У всех сложилось идеальное представление о народе, и они обыкновенно услащали свои речи тирадами, восхвалявшими его добродетели. Но когда им пришлось познакомиться с народом поближе, когда они увидели его нищету, его ярость, в их груди опять проснулось буржуазное высокомерие. Они хотели любить народ, но издали, на известной дистанции. Равенство было для них лишь пустой фразой. Они хотели устроить республику на свой буржуазно-аристократический вкус и подчинить ее господству умственной и имущественной аристократии. Им казалось, что конституция 1791 года. могла вполне удовлетворять всем потребностям времени, если из нее устранить королевскую власть. В Париже они насчитывали приверженцев только среди почтенных мещан города, но в западной и южной Франции у них имелось очень много сторонников, 10 августа они мирились с народом, как с борющейся и берущей штурмом твердыни абсолютизма массой, они мирились с народом, поскольку он являлся пушечным мясом для батарей монархии. Они забыли, что возбужденный народ, раз приведенный в сильное движение, не может по приказанию свыше сразу успокоиться. Они сделали бессмысленную попытку совершить невозможное и думали, что, завоевав свободу для всех, народ удовольствуется той долей суверенитета, которую они ему предоставят. Этим они разъединили Францию и значительно ослабили ее силу сопротивления внешнему врагу. Они действительно, как резко и образно выразился Дантон, растерзали грудь нации. Их низвержение стало делом первой необходимости, и оно было совершено тем самым парижским народом, который вместе с ними низвергнул самодержавный престол.