Вскоре дело Людовика обратило на себя внимание всей Европы. Все европейские дворы посмотрели на дело французского короля, как на свое собственное дело. В ответ на это национальный конвент заявил, что он смотрит на дела народов, как на свои собственные дела. Он выпустил 10 ноября 1792 года декрет, в котором говорилось: «Национальный конвент сим объявляет, что он предлагает свою помощь и братство всем народам, стремящимся к завоеванию свободы, и поручает исполнительной власти передать генералам французских армий приказ, чтобы они приходили на помощь тем гражданам, которые теперь страдают или будут страдать в будущем за дело свободы».
Не один только факт бегства короля в Варенн являлся доказательством того, что он вступил в сношение с иностранными державами, с представителями духовенства, отказавшимися дать присягу, и с эмигрантами, и намеревался уничтожить свободу французского народа. В бюро цивильного листа были найдены доказательства того, что король в 1791 году сообщал клермонскому епископу в письме о своем намерении восстановить королевскую власть и вернуть духовенству его прежнее могущество. Община представила конвенту документы, из которых было видно, что двор израсходовал полтора миллиона франков на подкуп депутатов законодательного собрания. Марат потребовал, чтобы был составлен инвентарь этих документов, и его предложение было принято. Но его предложение, чтобы документы были тотчас же напечатаны и обнародованы, было отвергнуто; тут уже жирондисты показали, что у них в этом отношении совесть не совсем чиста. Они стали обвинять Марата, будто он хочет натравить на них народ.
Жирондисты действительно находились в сношениях с двором, но установить, каковы были результаты этих сношений, теперь невозможно.
В это время в Тюильрийском дворце был открыт так называемый «железный шкаф», представлявший из себя, собственно говоря, потайной ящик, в котором король хранил свою секретную корреспонденцию. Как известно, Людовик охотно занимался слесарной работой; он работал очень часто с одним слесарем Гаменом. Гамен знал о существовании потайного ящика и рассказывал о нем прежде другим людям; по его уверениям, королева хотела избавиться от него и для этого угостила его отравленным пирожным. Гамен проболел долгое время, а тем временем одна придворная дама успела по поручению короля убрать из ящика часть бумаг. Вскоре после этого Гамен явился к министру Ролану и указал ему на существование железного шкафа. Ролан настолько был бестактен, что вынул бумаги из шкафа без всяких свидетелей, не составил протокола и, прежде чем передать их конвенту, сам просмотрел их. Поэтому его впоследствии обвинили в том, что он уничтожил те бумаги, которые могли бы скомпрометировать его политических друзей, жирондистов. Насколько это обвинение основательно, нельзя определить.
Но как бы то ни было, но документы, которые Ролан передал конвенту, могли послужить достаточно сильным обвинением против короля; среди бумаг были найдены письменные доказательства того, какие заговоры устраивал двор, с кем он для этого вступал в сношения и кого он подкупал. Тут всплыла на свет божий измена Мирабо, его договор с двором. Обнаружились интриги Бульо и Лафайета и выяснился характер связи двора с иностранными державами, с эмигрантами и отдельными членами обоих первых национальных собраний.
Это открытие произвело страшное впечатление на всю Францию. Народ пришел в ярость, увидев, как его обманывали торжественными обещаниями и клятвами. Презрение к заговорщикам и предателям охватило всех французов. Бюст Мирабо в клубе якобинцев был разбит, а в конвенте его завесили.
Со всех сторон стали получаться петиции, появлялись депутации, требовавшие, чтобы против короля был возможно скорее возбужден процесс. Парижская коммуна пустила в ход все свое влияние. Перед конвентом были устроены демонстрации, участниками которых являлись раненые 10 августа.
Не могло уже быть сомнения в том, что король носился с планами уничтожения французской конституции. Но тут возникал вопрос, как его обвинить. Согласно конституции, он был неприкосновенен; ответственны были только его министры. Кроме того, в одном из пунктов конституции говорилось: «После отречения короля от престола, отречения, происшедшего на основании ясно выраженной им воли или согласно закону, король принадлежит к классу граждан и может, подобно всякому гражданину, быть привлекаем к суду за действия, совершенные им после отречения».
Неприкосновенность является одним из тех неясных, неопределенных понятий, которые в большом числе вытекают из конституционализма. Если рассуждать логично, то надо признать, что конституционный монарх не ответствен только за свои публичные и правительственные действия, так как немыслимо, чтобы вследствие конституционной неприкосновенности оставались безнаказанными все преступления против законов. Поэтому вопрос о неприкосновенности тотчас же выступил на первый план во время прений.