Комитет законодательства должен был представить доклад по делу Людовика, и Мэль, выступивший 7 ноября в качестве докладчика от этого комитета, высказался в том смысле, что конвент имеет право судить короля. Он доказывал, что неприкосновенность короля не распространяется на его частные действия, а его тайные сношения с иностранными державами и эмигрантами должны быть отнесены к разряду таких частных действий. По его мнению, конвент, являющийся представителем французского народа, должен превратиться в судебную палату и вынести свой приговор над Людовиком согласно законам, касающимся вопроса об измене и наговорах.
Прения по поводу этого предложения комитета законодательства начались 13 ноября. Крайняя правая конвента утверждала, что короля нельзя ни судить, ни наказывать, так как неприкосновенность распространяется на все его действия и что Людовик XVI уже наказан тем, что смещен с престола. Последнюю мысль особенно подчеркивал Мориссон; по его мнению, смещение с такого престола, как французский, является не менее тяжелым наказанием, чем смертная казнь. Кроме того, он пытался представить короля как жертву окружающей среды и свалить всю вину на придворные круги.
Против такого взгляда на дело выступили Робеспьер и Сен-Жюст. Они проявили себя в этих прениях сторонниками Руссо и ссылались в своих речах на его «Общественный договор». Марат вполне разделял их воззрение. В прежние времена он составил проект уложения о наказаниях и высказался только очень условно за допустимость смертной казни; и Робеспьер высказался однажды в учредительном собрании против смертной казни вообще. Но Руссо в своем «Общественном договоре» выставил следующее положение: «Если для государства полезло, чтобы ты умер, то ты должен умереть, так как до этого момента ты жил в безопасности только под этим условием и так как твоя жизнь не является уже одним лишь благодеянием природы, а условным даром государства». Догматики государственной и общественной философии Руссо полагали, что им надо в деле Людовика XVI подчиниться беспрекословно этому положению великого философа; да и впоследствии, во времена ужаса, на столе комитета благосостояния можно было всегда найти «Общественный договор» Руссо.
Первым против Мориссона выступил Сен-Жюст. Эго был молодой человек двадцати четырех лет, попавший в конвент благодаря влиянию Робеспьера. По происхождению своему он был маркиз. Этот человек, по своей внешности похожий на девушку, обладал крупными талантами и был выдающимся мыслителем. В бурную эпоху революции он, хотя и непродолжительное время, играл выдающуюся роль. Возражая Мориссону, он заявил, что короля нельзя судить по гражданским законам, так как, будучи королем, он тем самым исключен из общественного договора; по его мнению, с королем надо поступить на основании международного права. «Граждане, – воскликнул этот молодой фанатик, – если в Риме после шестисот лет добродетельной республиканской жизни, если в Англии после смерти Кромвеля, несмотря на всю энергию этого человека, снова ожила королевская власть, то какой страх должен объять добрых граждан, друзей свободы, при виде того, как дрожит топор в руках народа, при виде того, как этот народ со страхом и уважением приближается к памятнику своего рабства?»
Большинство конвента было настроено против таких мероприятий. Многие горячо выступали против Сен-Жюста. Но в это время поднялся Робеспьер, который очень часто подхватывал и развивал дальше идеи Сен-Жюста. Он тоже не хотел процесса. «Собрание, – заявил он, – уклонилось в сторону от интересующего нас вопроса. У нас тут дело идет не о процессе. Людовик Капет не является обвиняемым, а вы не представляете собою судей. Вы – государственные деятели и не можете быть ничем иным. Вам не приходится произносить приговора над человеком; вам надо лишь принять меру, клонящуюся к общественному благу, совершить акт политической предусмотрительности. Король, смещенный с престола, может пригодиться только для двух вещей: или он своей жизнью будет подкапываться под спокойствие и свободу государства, или он своею смертью упрочит и то и другое. Вот где следует искать решение того вопроса, который нас интересует. Людовик уже осужден, в противном случае сама республика не имеет себе оправдания».
Конвент не согласился с этой страшной альтернативой, но она проникла в народ, для которого слова Робеспьера имели громадное значение. Предместья привыкли поддерживать «Неподкупного» и постоянно аплодировать ему. Общественное мнение склонилось в пользу его взгляда, и конвент, не разделяя его мнения, должен был все-таки повести процесс против короля. Впрочем, в этом деле Марат не разделял взглядов Робеспьера. Он даже говорил одному из своих друзей, что в поведении Робеспьера видны зародыши будущего диктатора. Предчувствие не обмануло его.