История Германии в ХХ веке. Том I

Несмотря на интенсивные усилия режима, настроение населения Германии с конца 1942 года, особенно в крупных городах, которым угрожали бомбардировки, постепенно сменилось оцепенением и апатией. Ограничение социального восприятия вопросами собственного существования, растущая незаинтересованность во всех социальных событиях были выражением этого развития. Люди были сосредоточены на собственной жизни и выживании, их уже мало интересовали общественные проблемы. Это сопровождалось серьезной деполитизацией, которая сказалась и на послевоенном развитии страны. «Отношение значительной части населения, – резюмировала СД в третью годовщину начала войны осенью 1942 года, – часто характеризовалось определенной разочарованностью, в которой в некоторых случаях в большей степени просматривалась усталость от войны. Усиливающиеся проблемы со снабжением, три года ограничений во всех сферах повседневной жизни, постоянно увеличивающаяся интенсивность и масштаб вражеских воздушных налетов, беспокойство за жизнь родственников на фронте были факторами, которые все больше приводили к желанию того, чтобы война закончилась как можно скорее»[69].

Эта растущая усталость от войны, однако, могла быть связана с сохраняющимися надеждами на «возмездие» и «окончательную победу». Кроме того, критические замечания в адрес нацистского режима и его функционеров, которые теперь звучали все чаще, не обязательно противоречили элементам сохраняющейся лояльности. Несмотря на все разочарования, большую роль сыграла сохраняющаяся преданность фюреру, потому что Гитлеру после его успехов по-прежнему доверяли практически все. Страх перед Красной армией также еще сильнее привязывал многих людей к режиму и заставлял их надеяться на победоносное окончание войны. Однако в отчетах партийных отделов и СД также на удивление часто встречались высказывания населения, согласно которым «террористические атаки были следствием мер, которые принимались против евреев» и «если бы мы не относились к евреям так плохо, нам не пришлось бы так страдать от террористических атак». Такие примеры указывают на еще один источник лояльности: знание или хотя бы смутное подозрение о том, что происходило «на Восточном фронте», страх быть привлеченным к ответственности за это – но также и убежденность в том, что евреи каким-то образом стоят за военными противниками Германии[70].

Таким образом, у немцев усталость от войны и растущая деполитизация, с одной стороны, «сила через страх» и доверие к фюреру – с другой, проявлялись одинаково и одновременно. Утрата четких ориентиров и оценок, понимания того, что правильно, а что неправильно, где добро, а где зло, в этом отношении может быть понята как процесс растущего морального безразличия, как выражение продолжающейся переоценки ценностей, которые насаждались и проповедовались режимом с 1933 года. В более отдаленной перспективе это также было результатом непрекращающегося катастрофического опыта и экстремизации после Первой мировой войны, которые пошатнули уверенность в социальных связях и установках.

Но были заметны и противоположные изменения. Число тех, кто не верил ни в фюрера, ни в окончательную победу, казалось, снова росло, и во многих местах люди все чаще стали обращаться к тем, кто не поддерживал нацистов и чей авторитет теперь рос. Это также сопровождалось ростом авторитета церкви. Все больше людей стали посещать церковные службы, что с беспокойством отмечали наблюдатели от национал-социалистов. Ввиду сохраняющейся опасности для жизни от воздушных налетов и страха перед последствиями надвигающегося военного поражения люди снова обратились к церкви. Связующая сила нацистского движения и его идеологии явно ослабевала, но власти были достаточно сильны, чтобы предотвратить превращение таких преимущественно частных настроений в общественные.