История Германии в ХХ веке. Том I

Однако и во внешней политике преобладали противоречия. Ведь так же, как новое немецкое национальное государство сначала должно было создать условия для социальной интеграции во внутренней политике, оно и во внешней политике должно было попытаться развеять опасения европейских держав по поводу нового фактора власти в центре Европы. Появление немецкого национального государства нарушило баланс сил, существовавший в Европе со времен Венского конгресса. Это очевидно, если посмотреть на цифры населения: до основания империи Пруссия насчитывала всего 16 миллионов жителей. Но в Германской империи теперь проживал 41 миллион человек, что делало его самой густонаселенной страной Европы после России. Когда она затем взяла курс на то, чтобы стать экономически самой сильной страной на континенте, внутриевропейский баланс сил изменился. В то время как в Германии это порождало разнообразные ожидания и требования, в других странах росли опасения относительно превосходства Германии. Чтобы противостоять таким опасениям, Бисмарк на начальном этапе проводил довольно оборонительную политику умиротворения и пытался найти определенный баланс в новом созвездии в Европе[13].

В том, что этот баланс не был найден, в немалой степени виноваты сами немцы. Аннексия Эльзаса и Лотарингии после 1870–1871 годов настолько обострила франко-германские отношения, что даже в долгосрочной перспективе не удалось достичь прочного баланса с западным соседом. Отделение этих регионов вопреки заявленной воле подавляющего большинства населения было постоянным источником французского национализма и внешней политики Парижа, ориентированной на реванш. Таким образом, Германская империя была вынуждена постоянно создавать новые констелляции и союзы, которые либо были направлены непосредственно против Франции, либо мешали другим формировать связи с ней.

В то же время международная политика долгое время велась традиционно, руками классической дипломатии, которая провоцировала и разрешала кризисы, вступала в союзы и выходила из них по усмотрению правительств, не будучи контролируемой общественным мнением и политическими массовыми организациями и не беспокоясь по их поводу. Однако начиная с 1890‑х годов основополагающие факторы международной политики изменились, так что традиционные внешнеполитические методы все чаще оказывались анахронизмом и не работали. Здесь следует особо отметить три изменения: во-первых, стремительный рост промышленного капитализма явно вышел за рамки национального государства. Промышленная продукция искала новые рынки сбыта, развитие транспортных технологий привело к тому, что объем внешней торговли вырос до немыслимых ранее высот, а финансовые рынки стали переплетаться на международном уровне. В результате множились не только связи между европейскими государствами, но и зоны трения между ними[14].

Во-вторых, национализм, значение которого неуклонно росло по всей Европе, становился все большей угрозой для традиционной структуры европейских держав. Особенно это коснулось великих многонациональных империй – Османской империи, Российской империи и Австро-Венгерской империи, в которых различные национальные меньшинства то тише, то громче призывали к созданию собственных независимых национальных государств, ставя под угрозу сплоченность и даже существование этих империй. Таким образом, количество потенциальных, а вскоре и реальных проблемных точек в Европе значительно увеличилось. Это было особенно заметно на Балканах, где стремление южнославянских народов к независимости столкнулось с силовыми интересами двух соперничающих великих держав – России и Австро-Венгрии. В последней четверти XIX века разбухание организованного национализма оказывало все большее влияние на направление внешней политики почти повсеместно. Таким образом, националистические эмоции стали важным, а вскоре и решающим фактором в международных отношениях, особенно во времена кризисов[15].