При таком подходе правительство также одержало верх. Согласно закону «О компенсации ущерба и убытков», принятому в августе 1950 года, компенсационные выплаты производились за доказанный физический и материальный ущерб, при этом примерно четверть выплат приходилась на пенсии, компенсацию за домашнее имущество и субсидирование строительства жилья. Эти выплаты финансировались за счет тех, кто не понес потерь во время войны, – они должны были заплатить налог на половину своих активов; датой уплаты налога был день проведения денежной реформы. Однако выплаты были распределены на тридцать лет и по-прежнему основывались на первоначальной стоимости, даже когда в 1950‑х годах прибыли и доходы многократно возросли. В целом это бремя составило около четырех-шести процентов дополнительного налога – конечно, не тяжелое бремя для тех слоев населения, которые не пострадали от военных действий. Вопиющая социальная несправедливость денежной реформы не была компенсирована таким образом, и процесс структурных изменений не был запущен. Однако бесспорно, что в ходе этого беспрецедентного процесса компенсации ущерба и убытков были осуществлены огромные трансфертные платежи; в общей сложности до 1989 года было выплачено около 140 миллиардов марок. Таким образом, компенсация ущерба и убытков имела огромное значение как в социальном, так и в политическом плане – потому что она предлагала группам населения, особенно пострадавшим от войны, заметную помощь в интеграции и возрождении; потому что она рассматривалась как символ солидарности западных немцев; потому что она явно повышала репутацию молодой республики среди ее граждан – и потому что она содержала четкий отказ от любого вмешательства в систему собственности.
Компенсации ущерба и убытков, пенсии жертвам войны, пенсии по потере кормильца и другие социальные выплаты привели к тому, что уже в 1953 году на социальные расходы тратилось почти 20 процентов национального дохода – самый высокий показатель во всей Европе; в Великобритании в то время он составлял 12,5 процента, в Швеции – 13,5 процента. Но также не было другой страны в Западной Европе, которой пришлось бы нести такое тяжелое бремя последствий войны, заботиться о стольких жертвах войны и выплачивать компенсации стольким беженцам. Это повлекло за собой взрывоопасные политические проблемы: миллионы беженцев и перемещенных лиц рассматривались как потенциальный источник беспорядков и радикализации. Бывшие солдаты, особенно инвалиды войны и вернувшиеся из плена, нуждались в жилье, обеспечении работой. Поскольку ФРГ располагала достаточными финансовыми ресурсами для решения этих грандиозных задач с начала экономического подъема, ей удалось в значительной степени интегрировать эти группы в течение нескольких лет и вопреки большинству прогнозов[27].
Хотя цели экономической политики профсоюзов и СДПГ в послевоенные годы имели много общего, фокусные точки были разными. В то время как социал-демократы сосредоточились, прежде всего, на социализации ключевых отраслей промышленности и развитии централизованного, общего экономического планирования, профсоюзы сосредоточились на участии работников в управлении предприятиями, как это было в металлургической промышленности в британской зоне после войны. Здесь под давлением угрозы декартелизации работодатели пошли на очень далеко идущие уступки профсоюзам, чтобы затем при поддержке оккупационной власти добиться паритетного представительства в наблюдательных советах крупных компаний. Когда после образования ФРГ срок действия этого постановления истек, профсоюзы сделали все возможное, чтобы применить его к металлургической промышленности всей республики и, как тенденция, ко всем другим отраслям промышленности.
Сначала профсоюзы добились в этом успеха. Решающим фактором здесь было то, что в 1950 году Аденауэр был убежден, что ни «План Шумана», ни перевооружение невозможно провести без участия профсоюзов. Чтобы заручиться их поддержкой, он в конце концов предложил продолжение совместного с профсоюзами управления предприятиями в угольном и сталелитейном секторах, что было принято в качестве закона в апреле 1951 года, вопреки голосам либералов. Напротив, когда год спустя обсуждался новый закон о правовом режиме предприятий, который распространялся на все отрасли экономики, Аденауэр уже не зависел от профсоюзов, и, несмотря на массовые протесты и угрозы забастовок, новый закон не предусматривал паритетного участия в управлении предприятиями. Вместо этого в основном он был ориентирован на принципы регулирования отношений на промышленных предприятиях Веймарской республики и идеи партнерства христианского социального учения.