История городов будущего

Наконец, зимой 1921 года против большевиков восстали 10 тысяч балтийских матросов Кронштадта, которых ближайший соратник Ленина, главнокомандующий Красной армией Лев Троцкий называл «красой и гордостью революции»⁷⁴. Печатный орган восстания газета «Известия Временного Революционного Комитета матросов, красноармейцев и рабочих г. Кронштадта» писала: «Дружным напором моряков, армии, рабочих и крестьян в октябре 1917 года буржуазия была отброшена в сторону. Казалось, трудовой народ вступил в свои права. Но полная шкурников партия коммунистов захватила власть в свои руки, устранив крестьян и рабочих, во имя которых действовала… Стало душно. Советская Россия обратилась во всероссийскую каторгу»⁷⁵.

Большевики жестоко подавили Кронштадтское восстание, однако волнения вынудили Ленина ослабить партийный контроль над экономической и общественной жизнью города. Это дало шанс тем, кто надеялся, что очищенный от царистской косности Петроград наконец выполнит свое предназначение стать местом зарождения новой общемировой культуры. Когда после смерти Ленина в 1924 году город переименовали в его честь, пути дальнейшего развития Ленинграда были еще отнюдь не определены. Несмотря на жестокость большевиков, в новом советском государстве многие видели невероятный потенциал. После Октябрьской революции, как и во времена Екатерины Великой, на Россию начали возлагать надежды самые прогрессивные мыслители планеты. Они снова увидели в ней огромное пустое пространство, где одним махом можно построить будущее. Блестящие архитекторы и философы Запада устремились в Россию, полные амбициозных планов поучаствовать в создании сверхсовременного общества. Но теперь, в отличие от XVIII века, куда более важную роль в этих проектах играли талантливые русские.

В начале XX века авангардные архитекторы, многие из которых были связаны с основанной в 1919 году в немецком Веймаре школой архитектуры и дизайна «Баухаус», создали новый стиль, известный как модернизм. Вдохновленные промышленными технологиями модернисты экспериментировали с новыми материалами, делая стулья из стальных трубок и проектируя жилые и деловые здания, в которых форма следовала за функцией так откровенно, как прежде допускалось только в проектах заводов и фабрик. Авангардисты от архитектуры сознавали, что модернизм способен приводить в замешательство людей, привычных к тихой гавани традиции, и может стать причиной обезличивания рабочих до состояния винтиков непрерывно работающего конвейера. И все-таки они надеялись, что в конечном итоге прогресс приведет к освобождению человечества. Только бы обуздать новые машины, чтобы они обслуживали нас, а не наоборот, и найти способ делить плоды общего труда на всех – и вот тогда, считали они, нас всех ждет достойная жизнь. Какое-то время эти надежды связывались именно с советским государством. В период, когда прогрессивные интернационалисты еще обладали влиянием в большевистской партии, в Россию хлынули идеалистически настроенные архитекторы-модернисты, а крупнейшие строительные проекты доставались местным представителям этого направления.

В 1921 году в городе на Неве планировали провести конгресс Коммунистического Интернационала, и продвинутые партийные руководители поручили авангардному архитектору Владимиру Татлину создать по этому случаю грандиозный монумент. Проект памятника III Интернационалу, который вошел в историю искусств под названием башни Татлина, автор воспринимал как ответ парижской Эйфелевой башне – как конструкцию, также способную вытолкнуть погрязший в ностальгии и безвкусице исторический город на передовой рубеж современности. Татлин придумал стальной зиккурат в 400 метров высотой – выше Эйфелевой башни, – стоящий под углом, как готовая к старту ракета. Его спираль, по словам Татлина, воплощала собой «путь развития свободного человечества»⁷⁶. Внутри этого каркаса Татлин планировал разместить три объема: кубической формы зал съездов, пирамидальное здание исполнительных органов Интернационала и цилиндрический информационный центр. Все они должны были вращаться, причем скорость вращения определялась частотой собраний в каждом из них. Куб должен был делать один оборот в год, пирамида – в месяц, цилиндр – в день. Хватит Петрограду быть каким-то там окном в Европу; обскакав весь мир, город должен был стать центром новой современности.