Тяготы войны заметно сказались на Линкольне. Его «заливистый смех, – как писал Джон Хэй, – с годами слышался все реже и реже. Взгляд затуманивали постоянные раздумья о серьезных проблемах; сдержанность и отстраненность от окружения усиливались. Он очень быстро старел». Изменения, происходившие с Линкольном, видны по двум прижизненным маскам, сделанным в 1860-м и весной 1865 года. Лицо 1860 года принадлежит сильному, здоровому человеку, оно «полно жизни, энергии, вдохновения. Другое, – продолжал Хэй, – настолько печально и умиротворенно в своем бесконечном покое, что когда Сент-Годенс увидел его, то решил, что это посмертная маска. Морщины прорезаны так, словно это не живое лицо, а копия, отлитая в бронзе; нос тонкий и вытянувшийся из-за впалых щек, рот сжат, словно у античной статуи; все черты выдают человека, над которым оказались не властны все скорби и заботы; остается ощущение невыразимой печали и самодостаточной силы».
Мы на Севере были уверены, что после обстрела форта Самтер война неизбежна и стоит на пороге; но лето 1864 года преподало нам такой урок: учитывая нашу систему правления с распределением власти между государством и штатами и разделением властей в Вашингтоне, учитывая наши частые выборы, учитывая независимость и индивидуализм нашего народа, – становится ясно, что мы очень мало годимся для ведения войны. Дух американского народа – в мире.[691]
XII
Народ Южной Конфедерации попал в неожиданную для себя ситуацию, поскольку блокада пресекла большинство его связей с внешним миром. Поскольку Север был сильнее в военно-морском отношении, необходимость установления блокады была очевидной. Президент объявил о ней буквально через неделю после обстрела форта Самтер. Поначалу она была неплотной, но со временем эффективность повысилась, и блокада стала одним из важных факторов при решении исхода войны. Впрочем, Линкольн и Грант прекрасно понимали, что мира не достичь, пока армии южан не будут полностью разбиты или не капитулируют. В этом смысле терпеливая деятельность флота по осуществлению блокады южных портов была желанной и необходимой подмогой Гранту и Шерману в их решающих операциях. Но блокада сама по себе могла длиться до скончания веков, если бы армии Ли и Джонстона оставались целыми и невредимыми на своих плодородных землях, а также были обеспечены хорошим питанием и одеждой из неограниченных запасов хлопка и ограниченных запасов шерсти. Отношения между нашей армией и флотом во время Гражданской войны аналогичны отношениям между британской армией и флотом в 1914 году, когда английский флот фактически блокировал немецкие порты, не давая немецким кораблям выходить в открытое море. Тогда лондонская Times писала, что «флот – наш щит, армия – наш меч».[692]
Блокада стала источником острых неудобств для южан, лишив их большинства предметов роскоши и многих предметов первой необходимости. Соль, кофе, чай, мыло, свечи, спички, клей резко подорожали и стали исключительно дефицитны. Блокада преподавала уроки экономии, вынуждая молодых светских дам из Чарлстона обходиться домоткаными материями, а джентльменов из Ричмонда – носить прошлогодние одежды. Недоставало метел, щеток, кресел, корзин, ведер, бочек, грифельных карандашей, швейных игл. В домашних примитивных условиях стали изготавливать чернила. В чарлстонской газете Courier появилось объявление о том, что некто из округа Касуэлл (Северная Каролина) производит чернила для письма, которые может поставлять в любом количестве тем, кто предоставит свои бутыли. Один ричмондский аптекарь сообщал, что не сможет поставлять лекарства, если те, кто в них нуждается, не будут приносить свои флаконы. Но многие распространенные лекарства было просто трудно достать. Один производитель снадобий из Ричмонда обращался к женщинам Виргинии с просьбой разводить мак, чтобы получать опиум, необходимый для больных и раненых военнослужащих. Вместо хинина и подобных средств предлагалось использовать самые разные препараты. Начальник медицинской службы официально распространил рецепт настойки сушеного кизила, коры тополя и ивы на виски «для использования в качестве тонизирующего и жаропонижающего, действующего не хуже хинина». Хинин и морфий – на них был самый большой спрос в торговле с Севером. Для приобретения этих и других лекарств применялись все возможные способы. Одно время в Цинциннати большое количество мужчин и женщин, преданных делу Конфедерации, активно занимались контрабандой. В октябре 1862 года, когда генерал Шерман командовал в Мемфисе, стража разрешила переправить через линию фронта солидный городской катафалк с покровом и плюмажем; гроб, находившийся на катафалке, был заполнен тщательно отобранными лекарствами для армии конфедератов. Из Нового Орлеана в дорожном сундуке переправили через линию фронта большую куклу, набитую хинином; когда багаж осматривали, хозяйка со слезами на глазах поясняла, что куклу везет для несчастной хромой девочки. Эта уловка также сработала, и драгоценный груз обнаружен не был.