История Гражданской войны в США. 1861–1865

Это было сражением между выходцами с Юго-Запада и Северо-Запада. Оба региона погрузились в глубокий траур по своим убитым и раненым. Веселье в Чикаго после Донелсона сменилось горем после Шайло. В частных письмах солдат своим родным в западных штатах говорилось о бессмысленной бойне, и это вызвало сильное возмущение Грантом. Пресса и конгрессмены добросовестно отразили эти настроения. В его защиту выступали только конгрессмен Уошберн и сенатор Джон Шерман. «Здесь сильно настроены против Гранта, – написал сенатор своему брату генералу. – Я пытаюсь защищать его, но без малейшего успеха».[283] Против него выдвигались обвинения самого разного рода. Стэнтон телеграфировал Халлеку в Питтсбург-Лэндинг: «Президент желает знать… не было ли проявлений небрежности или халатности со стороны генерала Гранта или иных офицеров, что могло привести к столь большим потерям, понесенным нашими войсками в воскресенье».[284] Первоначально Халлек дал весьма уклончивый ответ; в донесении от 2 мая многое оказалось опущено,[285] но, насколько мне удалось выяснить, в опубликованных источниках нет ни одного свидетельства, говорящего о халатности Гранта.[286] Трагедия всей его карьеры: как только появлялся случай обвинить генерала в чем-либо, в сознании публики сразу всплывали ранние годы его службы и один из его недостатков – злоупотребление алкоголем.[287] Многие на Севере полагали, что именно этим объясняется его беспечность при Шайло, и оказывали большое давление на президента, требуя его отставки. А. К. Макклюр рассказывал, что, будучи захваченным ошеломительной «волной общественных настроений» и опираясь на «почти всеобщую убежденность друзей президента», он пытался донести эту мысль до Линкольна. Однажды поздно вечером, в частной беседе в Белом доме, которая длилась два часа (говорил преимущественно Макклюр), он очень серьезно говорил об отставке Гранта как необходимом условии сохранения веры страны в президента. «Когда я высказал все, что можно было сказать с моей точки зрения, – продолжал рассказ Макклюр, – мы погрузились в молчание. Молчание Линкольна, мне показалось, длилось очень долго. Затем он… произнес таким серьезным тоном, который я никогда не забуду: “Я не могу обойтись без этого человека; он воюет”».[288] По одному из его частных писем к Уошберну видно, что Грант опечален и в то же время решительно настроен защищать свое поведение во время сражения и свои действия, предшествовавшие атаке конфедератов. Он пишет: «Сказать, что меня не задевают все эти нападки, было бы ложью, поскольку у меня есть отец, мать, жена, дети, которые их читают и сильно расстраиваются, и я вынужден разделять их чувства. Читают и те, кто выполнял мои приказы, и нападки подрывают их веру в меня и ныне ослабляют мою возможность с полной отдачей исполнять свой долг… Те, кто полагают, что можно в течение дня находиться на поле боя с тридцатитысячным войском, состоящим в большинстве своем из необстрелянных солдат, противостоять пятидесятитысячной армии, как было при Питтсбург-Лэндинг, отчаянно нуждаться в подкреплении и не потерять при этом ни одной жизни, ничего не понимают в войне… Оглядываясь назад, я не вижу в собственной жизни ничего важного, что следовало бы сделать по-другому».[289]

Генерал Халлек прибыл в Питтсбург-Лэндинг 11 апреля, но только 30 апреля, в процессе реорганизации армии, отстранил Гранта от непосредственного командования войсками, назначив его своим заместителем. У Гранта это вызвало сильное раздражение. Он неоднократно обращался с просьбой освободить его от службы под Халлеком и даже помышлял расстаться с действительной службой, сказав генералу Шерману: «Вы знаете, в каком я здесь положении. Я останусь, насколько хватит терпения, но не больше». Шерман, с которым у него быстро сложились дружеские отношения, сохранившиеся до конца жизни Гранта, призывал его передумать. Если вы уйдете, сказал он, события пойдут своим чередом, но вы уже будете в стороне, а если останетесь, какой-нибудь счастливый случай поможет вам вернуть благосклонность фортуны и занять достойное вас место.[290] Грант прислушался к этому разумному совету и остался в армии.

За этим разговором последовало занятие Коринфа армией Союза. Халлек сосредоточил стотысячную группировку войск и медленно, осторожно продвигался к Коринфу, отдавая распоряжения окапываться при каждой остановке, так что Шерман назвал это выступление «маршем с киркой и лопатой».[291] Противника вынудили эвакуировать Коринф, имеющий стратегически важное значение, но разгром армии Борегара, который был вполне возможен, стал бы гораздо более плодотворным достижением.[292]