Демократическое законотворчество легче критиковать, чем хвалить. Особенно это справедливо по отношению к такой большой стране, как наша, где сосуществует множество разнообразных интересов; даже в 1863 году, когда Запад и Восток были тесно связаны общими целями, определяемыми войной, между ними время от времени возникали разногласия. При таких обстоятельствах даже при самом широком представлении о политике взаимных уступок и строгом ее соблюдении (что является сутью теории законотворчества) невозможно идеально удовлетворить интересы отдельных личностей или партий, но работа республиканского большинства во время этой сессии конгресса заслуживает высокой оценки. Существовало понимание того, что только победы на полях сражений могут развеять мрачные настроения и возродить в стране уверенность, и для этого необходимо демонстрировать согласие законодателей относительно мер, способствующих военным успехам. Недоверие к министрам не уменьшилось после завершения так называемого кабинетного кризиса в декабре. Таддеус Стивенс даже одно время думал о представлении на закрытом собрании республиканцев в конгрессе резолюции о вотуме недоверия кабинету. Радикалов по-прежнему не удовлетворял Сьюард, они продолжали предпринимать усилия для смещения его с должности, но, несмотря на твердое решение президента сохранить госсекретаря, проголосовали за предоставление президентской администрации широких полномочий. Большинство республиканцев в конгрессе разделяли мнение Джона Шермана, который был склонен к умеренности. «Я не могу уважать некоторых представителей законной власти, – писал он своему брату генералу, – но буду всей душой поддерживать их и помогать, пока они имеют полномочия работать в правительстве». Военные успехи могли быть достигнуты только путем наделения президента экстраординарными полномочиями; сенаторы и конгрессмены понимали неизбежность этого и не возражали. «При всех своих ошибках и недостатках, – писал Фессенден, – это был очень самоотверженный конгресс… Мы брали на себя громадную ответственность, давая в руки правительству такую власть, которой нет ни у кого на свете, кроме деспотии. Будущее оценит наши мотивы и все, ради чего мы работали и страдали».[468]
Реакцию страны на деятельность конгресса можно было видеть на митингах, проходивших в городах различных штатов, где постоянно звучали слова «война» и «Союз». Показателен в этом смысле Нью-Йорк. Уважаемые и известные представители Демократической партии выступили с обращением перед «внушительным собранием энтузиастов» в Куперовском институте. Основывались лоялистские (или юнионистские) национальные лиги; для вступления в них нужно было дать лишь краткую эмоциональную клятву, под которой подписывались многие тысячи людей. Эти лиги провели одно большое собрание в Академии музыки, другое – в Куперовском институте и еще одно – в честь годовщины начала сражения за форт Самтер. В этот период были организованы клубы юнионистской лиги в Филадельфии и Нью-Йорке, юнионистский клуб в Бостоне; цели их создания были явно патриотическими. «Но ничто не принесет пользу стране, – писал Нортон Кертису, – ни клубы, ни законы о воинской повинности, ни закон о банках, ничто другое не принесет нам такой пользы, как победы. Если мы возьмем Чарлстон и Виксберг – мы победим, а если нет?»[469]
Тем не менее некоторая жизнерадостность стала проявляться – благодаря энергии, с которой конгресс взялся за задачу вывода из упадка, в который вверг страну Фредериксберг, благодаря блестящей реорганизации Потомакской армии и общеизвестной уверенности президента и его кабинета в конечном успехе.