История Гражданской войны в США. 1861–1865

В декабре, когда началась сессия конгресса, государственные финансы в расстройстве. Многие солдаты не получали жалованья по пять месяцев, поэтому к 7 января 1863 года сумма долга перед армией и флотом достигла примерно шестидесяти миллионов долларов. Государственные облигации не продавались. Теперь все изменилось. Министр финансов разработал план выпуска облигаций «5–20» для широких масс населения, назначив для их реализации компетентного и энергичного агента, который с использованием субагентов, широкой рекламы и других инструментов деловой деятельности апеллировал одновременно и к чувству патриотизма, и к представлениям о собственной выгоде, стимулируя людей одалживать правительству значительные денежные суммы. Толчок этому процессу был дан общим характером финансового законодательства, принятого конгрессом, и в особенности одним пунктом Закона о займе в девятьсот миллионов долларов, который предусматривал, что право обмена казначейских билетов на облигации «5–20» истекает 1 июля. После завершения сессии конгресса люди стали активно приобретать эти ценные бумаги, демонстрируя тем самым уверенность в завтрашнем дне. В конце марта Чейз сказал Самнеру, что удовлетворен состоянием финансов и не понадобится трех месяцев, чтобы этот народный заем полностью разошелся. Подписка превышала три миллиона долларов в день (даже немцы покупали наши облигации). Самнер 26 апреля писал герцогине Аргайл: «Военный министр вчера сообщил мне, что по документам у нас сейчас под ружьем 800 000 человек, все они получили жалованье по 28 февраля, они лучше одеты и лучше питаются, чем солдаты любой другой армии… Помимо того, у нас есть кредит, который адекватен всем нашим потребностям».

1 января Бернсайд сказал президенту, что ни Стэнтон, ни Халлек не пользуются доверием офицеров и солдат, и призвал сместить их, добавив, что и сам «должен удалиться в частную жизнь». Через четыре дня он направил из штаб-квартиры письмо, в котором попросил отставки с должности командующего, на что президент ответил: «Пока не вижу пользы в смене командующего Потомакской армией».

Вскоре после полуночи 23 января Бернсайд имел беседу с президентом, в ходе которой попросил его одобрить приказ об увольнении Хукера с воинской службы Соединенных Штатов на основании того, что тот «виновен в несправедливой и неуместной критике действий вышестоящих офицеров… составлении докладов и заявлений, рассчитанных на создание неверного впечатления» и в целом «как человека, не пригодного занимать высокие должности во время кризиса, подобного тому, что мы имеем». В приказе также говорилось об увольнении трех бригадных генералов и отстранении от занимаемых должностей генералов Франклина, У. Ф. Смита и ряда других. Утвердите этот приказ, сказал Бернсайд, или подпишите мое прошение об отставке с должности командующего армией. Утром 25 января президент вызвал в Белый дом Стэнтона и Халлека и сообщил им, что решил освободить Бернсайда и назначить командующим Потомакской армией Хукера. Он не спрашивал их совета, да они ничего и не предлагали.[470]

Ранее Линкольн неоднократно говорил с членами кабинета о Хукере. «Кто сможет командовать этой армией? – спрашивал он Уэллса после второго сражения при Булл-Ран. – Есть ли такой среди всех этих генералов?» Недолго думая Уэллс назвал Хукера. Президент кивнул одобрительно, но добавил: «Я такого же мнения о Хукере, как вы и многие другие, но… боюсь, он перевозбудим». Блэр заметил: «Он в слишком большой дружбе с Джоном Ячменное Зерно». Уэллс на это сказал: «Если у него дурные привычки, если он даже изредка позволяет себе горячительное, ему не следует доверять такой пост». После назначения Хукера Уэллс записал в дневнике: «Удивлен этим выбором».

В подавленном настроении, испытывая нарастающую раздражительность, Линкольн позволял себе руководствоваться общественными настроениями, что оказывалось весьма полезно в политических вопросах; ему казалось, голоса рядовых солдат и жителей Севера ясно указывают – Драчливый Джо (то есть Хукер). Линкольн в одном частном письме справедливо заметил: «Мир получил множество доказательств, что я не придаю значения политике, когда речь идет о военных заслугах»;[471] действительно, и в это время, и впоследствии он с уважением относился к образованию в Вест-Пойнте, хотя ценил его не столь высоко, как мы в наши дни. Но наше мнение опирается на весь опыт Гражданской войны и на свидетельства обеих сторон, подтверждающие суровой практикой неоценимую важность подготовки, которую давала наша военная академия.