Сильные дожди, вызвавшие подъем воды в реке, не дали возможности Ли сразу переправиться через Потомак. 11 июля преследующий его Мид оказался на дистанции удара от армии конфедератов. Действуя с величайшей осторожностью, он хотел дать бой 13 июля, но, не вполне уверенный в правильности решения и испытывавший давление величайшей ответственности, созвал военный совет. Пять из шести командиров корпусов высказались против планируемой атаки, и он счел за лучшее повременить с приказом. 13 июля Мид посвятил изучению позиции противника, его сил и качества оборонительных работ. На следующий день, направив свои части для разведки боем, которая при благоприятных обстоятельствах могла перейти в полномасштабное наступление, он обнаружил, что ночью армия конфедератов ушла на другой берег Потомака. «Бегство армии Ли без нового сражения вызвало глубокое разочарование у президента», – телеграфировал Халлек 14 июля. Мид попросил освободить его от командования армией; просьба была отклонена.
Президент проявлял беспокойство и нетерпение 12 и 13 июля; в полдень 14 июля, узнав, что Ли благополучно увел свою армию через Потомак, был «сильно огорчен». «Господи, что творится с Потомакской армией? – воскликнул он. – Мид настаивал и убеждал, но только один из его генералов был за немедленное продолжение наступления, был готов нанести удар Ли, остальные воздержались. Что это значит, мистер Уэллс? Господи, что это значит?»[570]
«Они были всецело в нашей власти, – сказал он. – Достаточно было лишь протянуть руки, и они были бы наши. И я ничего не мог сказать или сделать, чтобы сдвинуть эту армию с места».[571] Позже, в частном письме, он развернул свою мысль. «Я был глубоко унижен, – отметил он, – бегством Ли за Потомак, потому что полный разгром его армии мог привести к окончанию войны, потому что верил – разгромить его уже очень просто… Возможно, я преувеличиваю степень унижения, но это потому, что всегда верил – возможно, вера перешла в одержимость, – что если главная армия мятежников перейдет на северный берег Потомака, то оттуда уже никогда не вернется, если для этого приложить усилия; и эта моя вера сильно укрепилась после событий при Геттисберге».[572]Нельзя разделить это мнение Линкольна без учета мнения Мида. «Если бы я атаковал Ли в тот день, в какой предлагал, – написал генерал, – в неведении о его позициях, у меня есть основания полагать, что атака могла бы закончиться неудачно и привести к катастрофе. Мое мнение основано на свидетельствах ряда достойных офицеров, которые обследовали оставленные Ли укрепления… На мне лежала громадная ответственность. С одной стороны – известные и важные плоды победы, с другой – не менее важные и страшные последствия поражения».[573]
В итоге сам Линкольн предложил наиболее здравый взгляд на этот эпизод. В письме от 21 июля он написал: «Сейчас я глубоко благодарен за то, что было сделано, и не критикую то, что не было сделано при Геттисберге. Я верю в генерала Мида как храброго и способного офицера и настоящего человека». Изменение настроений северян в период с 1 по 4 июля безошибочно свидетельствует о чувстве огромного облегчения.[574]
При всем огромном принесенном ею облегчении победа при Геттисберге была одержана армией, действующей от обороны, хотя характер конфликта требовал, чтобы Север вел агрессивную, наступательную войну. К счастью, в этот момент агрессивный лидер уже проявил себя – 20 января 1863 года Гранту было доверено «непосредственное командование экспедицией против Виксберга».