История и культура индийского храма. Книга II. Жизнь храма

Что касается жертвоприношения животных, то здесь выделяют два типа ритуала: к первому относятся «самодостаточные» жертвоприношения (nirūḍha), когда ритуал включает подготовку животного к жертвоприношению и само жертвоприношение, а ко второму типу относятся такие, которые являются частью более обширного жертвоприношения, представляющего собой целый комплекс различных ритуалов (Маламуд, 1993: 81). Например, во время сомаяджни помимо угощения богов сомой приносили в жертву козлов, а во время агничаяны (agnicayana), то есть сооружения кирпичного алтаря для Агни в виде птицы, возжигали огонь, предлагали богам сому и животных в качестве жертвы для кирпичей – иштакапашу (iṣṭakāpaśu). Кирпичи для такого алтаря складывали в пять рядов, каждый кирпич освящался и укладывался с мантрой, а в основание всего сооружения закладывалось пять жертвенных голов (козел, баран, бык, конь и человек) и живая черепаха (Маламуд, 1993: 81).

Для ведийских жертвоприношений использовали только домашних животных – грамья или пашу (grāmya, paśu), но ни в коем случае не лесных. К категории пашу относился и человек (Маламуд, 2005: 131). При этом расчленение человека происходило в полном соответствии с разделением Пуруши на части в момент создания мира. То есть, концептуальную основу для ведийской жертвы составлял взгляд на человеческое тело как на символ изначального человека – Пуруши.

В ведизме принесение в жертву человека было известно как часть какого-либо ритуала либо в качестве самодостаточного ритуала, который называется пурушамедха (puruṣamedha) и является наследием времен архаики[81]. Ш. Маламуд полагает, что структура пурушамедхи была аналогичной структуре ашвамедхи (aśvamedhá) – жертвоприношения коня. Тексты по ведийской ритуалистике отводят целые главы, посвященные человеческим жертвоприношениям (Маламуд, 1993: 81). Как гласит «Шатапатха-брахмана» (VI. 2, 1, 18), по сакральной значимости человек как жертвенное животное занимает первое место, а за ним следует конь, бык, баран, козел и т. д. Согласно этому же тексту (III. 1, 2, 10), человек – единственный пашу с обнаженной кожей (в начале времен с него содрали кожу, и теперь его бывшая кожа покрывает корову) (Маламуд, 2005: 132).

Иногда встречается точка зрения, согласно которой человека во время ритуала не убивали, а отпускали в последний момент, и вместо него умерщвляли какое-нибудь животное. В некоторых случаях жертвенного человека действительно отпускали, но только если речь шла о так называемых квазижертвах, которых требовала логика какого-нибудь ритуала, к примеру, ашвамедха. К таким квазижертвам наряду с человеком относились и лесные животные (āraṇya) (Маламуд, 2005: 119). Тем не менее, тексты имеют в виду самое настоящее жертвоприношение человека, и о пурушамедхе говорится как о реально существующем обычае (Маламуд, 2005: 132).

Примечательно, что в ритуальных текстах вместо слова «убийство» используются такие выражения, как «добиться согласия животного» или «добиться, чтобы животное сказало «да». Знаком того, что животное добровольно соглашается на роль жертвы, является его поведение: оно не брыкается, не вырывается, не кричит. Главный жрец так прямо и говорит шамитри (śamitṛ)[82]: «Добейтесь, чтобы животное согласилось и не издало ни звука». Помимо согласия самого животного должно быть получено согласие и его сородичей – отца, матери, брата и собратьев по стаду (Маламуд, 1993: 83–84). Хотя и утверждалось, что это не убийство, но все понимали, что это все-таки убийство – яджамане и главному жрецу запрещалось быть свидетелями этой процедуры.