История имени

— Я… — Лайтмен очень тщательно изображал растерянность и потрясение. — Я ждал, сколько мог, а потом приехала полиция…

Сидящий в кресле встал, и Лайтмен уже воочию увидел его искаженное, злое лицо.

— Я задушу тебя своими же руками…

Ланс изобразил испуг.

— Я сделал все, как надо. Они привязали девушку к колесу. Потом стали поджигать. И тут появились копы. Началась паника. Я сам еле унес ноги… — Лайтмен совершенно вошел в роль.

Тут и мозг полуяпонца, наконец-то, раскрылся для него. Оказалось, что судьба на этот раз свела с японской разведкой, следившей за неким Томасом Ри. Не бандитом, скорее, наоборот — членом комитета по экологии ООН и общественной Лиги Экологического Равновесия, недавно уличившей японцев в варварском использовании водных ресурсов Тихого океана. Ланс понял, что неуловимый Томас Ри готовит сейчас бумаги, которые повлекут за собой экономические санкции, и находится он, предположительно, где-то рядом под вымышленным именем.

Японцам казалось, что они вычислили-таки мистера Ри, и Ченчи должен был в числе еще пары дюжин агентов распознать его, потому что… Вот тут Лайтмен, наконец, заинтересовался. Первое — сфотографировать Томаса Ри было почему-то невозможно. Официальных ситуаций он ловко избегал, а на снимках спецслужб являл лишь светлый размытый контур. Второе — все попытки покушений на себя он сводил к шутке, несчастному случаю или просто не замечал. Японцам не удалось даже поцарапать этого парня зубочисткой. И третье — поведение Томаса Ри, чаще всего, выпадало из логики ситуации, и человеческие слабости его тоже как бы не касались — он не пил и не употреблял наркотики, был равнодушен к деньгам, женщинам и предметам роскоши…

Тут Ланс прервал свои изыскания, потому что его в этот момент вроде как убили. И поволокли из мраморной комнаты вперед ногами.

Об эти ноги и запнулся следующий посетитель — на этот раз совершенный японец.

Полуяпонец склонился перед ним.

— Хамагути-сан, боюсь, что этот дурак, — голова Ланса зацепилась за порог, — либо испортил плоды месячных наблюдений, или мистер Гамильтон, действительно, к Томасу Демьену Ри никакого отношения не имеет… У нас была единственная, но очень серьезная улика — фотографии. Гамильтона тоже невозможно сфотографировать. Мы рассчитывали на это. Оставалось вовлечь его в ситуацию, где он раскроет свои возможности, и где наши агенты, переодетые полицейскими, смогут его захватить. Этот дурак испортил все. Маг должен был поджечь колесо, и колесо не загоралось целых 3 секунды! А ведь сухое дерево было облито бензином! Наши агенты ждали, пока Гамильтон раскроет себя. Он должен был спасти девушку. Это было в характере его поступков… Как нам казалось…

«Это я должен был спасти девушку», — развеселился Ланс.

— И тут, — продолжал полуяпонец, — вылез этот неврастеник.

— И вы потеряли Гамильтона, — закончил японец. — Вернулся ли он в гостиницу?

— Нет.

— Не удивлюсь, если он стоит сейчас за дверью.

Полуяпонец бросился к двери.

— Слава богу, никого, Хамагути-Сан. Может быть, это все-таки был не он? Никакого внешнего сходства.

Полуяпонец достал из кармана 2 маленьких портрета тушью.

— Томас Ри непредсказуем, Хансон. Возможно, он актер и виртуозно владеет искусством грима. Еще неделя, и мы понесем огромные убытки. Вы должны были убрать Гамильтона, даже если была хотя бы одна сотая доля процента, что он — Томас Ри!

В дверь деликатно постучали. Быстро вошел молодой парень.

— Пропал Гамильтон, сэр. Он исчез из города.

— Звонят из посольства, уважаемый Хамагути-сан, — раздался голос из динамика внутренней связи. — Просили срочно сообщить, что 2 минуты назад звонил министр. Он сейчас обедает с мистером Ри.

Ланс расхохотался. Вот это Ри-Гамильтон! Кем бы он ни был, но помощь ему, похоже, не требуется. Если кого и нужно теперь спасать, то этого дурака Ченчи. Хотя теперь уже натикало 99 из 100, что он — агент федеральной разведки.

Лайтмен потер шею: хоть он и успел вовремя внушить Хансону, что уже готов, но только синяка не хватало. Черт, как же неудобно быть нечувствительным к боли. После своего панамского приключения и побега из СКР, Ланс почти перестал воспринимать болевые сигналы. Ему было гораздо сложнее терпеть прикосновения чужих рук, запахи других людей, чем собственно боль. Причем, бывали моменты, когда он вообще переставал её ощущать. Особенно, когда что-нибудь напоминало ему о побережье — неловкие прикосновения ниже поясницы, например. Впрочем, если синяк и есть, до завтра всё равно рассосется.