История Индий

Наконец, в поле своего зрения Лас Касас все время держит литературную продукцию своих коллег. Автор «Истории Индий» отнюдь не был одинок в своем стремлении воссоздать историю событий, протекавших за океаном. События эти — открытие новой части света, полный переворот в представлениях о поверхности Земли, завоевание огромных пространств в Центральной и Южной Америке, столкновение с дотоле неизвестными цивилизациями, столь непохожими на все то, что было до сих пор привычно для европейцев, — были слишком грандиозны и впечатляющи, чтобы не привлечь внимания историков того времени и не оказать влияния на самый предмет исторического повествования. Естественно, что это влияние в первую очередь стало ощущаться в Испании. Здесь появилась целая плеяда авторов (в литературе их обычно называют «хронистами Индий», и Лас Касас закономерно входит в этот круг), избравших темой своих исторических трудов открытие и завоевание Нового Света.

Уже вскоре после 1492 г. испанский хронист Андрес Бернальдес, известный также по прозвищу «Падре Лос-Паласиос» (середина XV в. — около 1513 г.), освещает в своей «Истории католических королей дона Фердинанда и доньи Изабеллы» подготовку и осуществление первых колумбовых экспедиций. Его современник — уже упоминавшийся здесь Пьетро Мартире д’Ангьера (Педро Мартир) — создает в начале XVI в. первый исторический труд, специально посвященный заокеанским событиям, — книгу «О Новом Свете» («De Orbe Novo»), или «Декады Океана». А вслед за этими ранними хронистами — теми, кому довелось лично и довольно близко знать первооткрывателя Америки и непосредственно наблюдать за становлением и реализацией его замысла — вслед за ними, и притом значительно позже, появляется новое поколение пишущих об Америке; в качестве авторов выступают нередко лица, сами побывавшие в Новом Свете. Среди них выделяются две фигуры — Бартоломе де Лас Касас и его современник и почти сверстник Гонсало Эрнандес де Овьедо-и-Вальдес (1478–1557). Затем приобретают известность все новые и новые имена — Франсиско Лопес де Гомара (1510–1598), Джеронимо Бенцони (1519–1570), Хосе де Акоста (1539–1600), Антонио де Эррера-и-Тордесильяс (1559–1625) и многие другие. Литературной продукции большинства из этих авторов посчастливилось гораздо более, чем «Истории Индий» Лас Касаса: пока великий гуманист неустанно трудился над своим сочинением (которое, как уже говорилось, увидело свет лишь 300 лет спустя), был опубликован (посмертно) труд Пьетро Мартире д’Ангьера[52], Овьедо-и-Вальдес выпустил в свет несколько изданий своей «Всеобщей и естественной истории Индий»[53], а Лопес де Гомара опубликовал две части «Всеобщей истории Индий»[54].

Лас Касас внимательно следил за этими публикациями: уже в Америке он имел возможность получать из Испании интересовавшую его литературу, а по возвращении в 1551 г. на родину изучение трудов своих предшественников и современников становится неотъемлемой составной частью его собственной творческой деятельности.

Свидетельства этого изучения читатель «Истории Индий» находит на страницах памятника весьма часто. И это отнюдь не то механическое, бездумное (хотя бы и со ссылками на источники) перенесение в контекст своего сочинения фактов, имен и дат, каким нередко грешили некоторые позднейшие «хронисты Индий» (в частности, Эррера): Лас Касас всякий раз так или иначе проявляет свое отношение к используемому сочинению и к его автору.

Если о Пьетро Мартире д’Ангьера он говорит, как правило, с оттенком уважения и дает труду итальянского гуманиста высокую оценку (I, 46), хотя и не упускает случая подчеркнуть, что сведения, приведенные этим историком, почерпнуты им из вторых рук (III, 20, 24), то совершенно иначе обстоит дело в тех случаях, когда по ходу изложения Лас Касасу приходится касаться сочинений Овьедо и Гомары. Здесь автор «Историй Индий» неустанно и нередко весьма эмоционально подмечает и критикует ошибки, неточности и пробелы, опровергает, уличает, гневается, иронизирует… Так, например, он заявляет, что Овьедо «осмеливался писать о том, чего не знал и не ведал, и о людях, которых отроду не видывал» (III, 24), а в другом месте говорит, что «его (т. е. Овьедо. — В.А.) рассуждения напоминают свидетельства слепого, который заполняет свои писания всевозможными побасенками…» (II, 9).