Магистр Пьер Морис, прочтя этот необыкновенный документ, принялся уговаривать Жанну с возмутительным выражением расположения к ней, называя ее: "Жанна, дорогой друг мой", и горячо настаивая при помощи логических доказательств, чтобы она подчинилась суду Церкви; в противном случае душа ее, несомненно, будет осуждена, а телу ее грозит большая опасность смерти. Она с твердостью ответила, что если даже костер зажжен и палач готов бросить ее в пламя, то она все равно не изменит ни одного слова из своих прежних показаний. Ничего не оставалось другого, как велеть ей явиться на другой день, чтобы выслушать окончательное решение.[184] 24-го на кладбище С.-Уана были закончены приготовления к аутодафе. Костер был готов получить свою добычу; на двух помостах находились кардинал Бофор и разные высокопоставленные лица; на третьем помосте поместился Петр Кошон, Жан ле Метр, Жанна и магистр Гильом Эрар, который произнес обычную речь. В порыве своего красноречия оратор воскликнул, что Карл VII – известный еретик и схизматик, но Жанна прервала его: "Говорите обо мне, а не о короле; он – добрый христианин!" Она оставалась твердой до чтения приговора об ее "освобождении", в эту же минуту она уступила бесконечным увещаниям, смешанным с угрозами и обещаниями, которыми надоедали ей с вечера предшествовавшего дня, и заявила, что готова покориться. Ей дали прочесть формулу отречения и, после некоторых препирательств, она позволила водить ее рукой, чтобы вывести изображение креста, заменявшее ее подпись. Затем произнесли другой, заготовленный заранее приговор, которым на нее налагалось обычное наказание – пожизненное тюремное заключение на хлеб и воду. Тщетно умоляла она, чтобы ее отправили в церковную тюрьму. Если бы даже Кошон и пожелал исполнить эту просьбу, то не имел бы на это права; и он приказал солдатам, отвести ее в ее камеру.[185]
Англичане, естественно, были взбеше ны, увидев, что добыча ускользнула от них. Они могли судить Жанну коротким светским судом за колдовство и сжечь ее без всяких проволочек; но чтобы получить в свои руки пленную, им нужно было обратиться к духовным властям и инквизиции, а они очень мало знакомы были с судопроизводством по делам ереси и не знали, что инквизиционное судопроизводство было основано на желании спасти душу, а не погубить тело. Когда они увидели, какой оборот принимало дело, то весьма сильно были взволнованы тем, что казалось им насмешкой над ними. Смерть Жанны была в их глазах политической необходимостью, и вот жертва, бывшая в их власти, ускользнула от них. Духовные, несмотря на всю проявленную ими рабскую покорность, были осыпаны угрозами, даже были вынуты шпаги из ножен, и судьям с большим трудом удалось живыми и невредимыми выбраться с кладбища С.-Уана.
После полудня Жан ле Метр и многие члены трибунала навестили Жанну в ее камере, объяснили узнице кротость Церкви и признательность, с которой следовало принимать ее приговор; они советовали ей отречься от своих откровений и безумия, так как, если она снова впадет в заблуждение, то нельзя будет рассчитывать на какое-либо снисхождение. Она смирилась; когда члены трибунала стали настаивать, чтобы она надела женское платье, то она согласилась; платье было принесено, и она переоделась; мужская же одежда была уложена в мешок и оставлена в камере.