Поворот вспять, возврат к ушедшим временам, в свою очередь, затронул и Церковь: религиозные ордена, инквизиция, орден иезуитов, десятина были восстановлены. Исключением стали только церковные имущества, секуляризованные до 1814 г.: государственная казна не могла расстаться с таким богатством. Дворянство не сумело вернуть всю свою власть. Владельческие права на земли и ренты ему возвратили, однако судебные права все-таки остались прерогативой короля. Традиционные привилегии корпораций, например права Месты, также были восстановлены, к естественному недовольству землевладельцев, которые намеревались возделывать пустоши и пастбища. Юридическое равенство и свободная частная собственность были аннулированы, их заменили старинные привилегии и сеньориальные ренты.
Все это произошло в мгновение ока: новому королю ничего не стоило очистить государство от либералов и ликвидировать все их достижения. Новые институты, предусмотренные конституцией, не успев укорениться, были уничтожены. Конституцию отменили, а первые ординарные кортесы, избранные в 1813 г., распущены согласно декрету, объявившему, что все предшествующие события «будут исторгнуты из череды времен». Фердинанд VII ни перед чем не останавливался — он уничтожил даже само время своего отсутствия в Испании. Пустоту заполнили институты абсолютной монархии. А для того чтобы творцам нового, пусть так и не родившегося государства не пришло в голову возобновить свою деятельность, их подвергали тюремному заключению. Многие отправились в изгнание. Исход 12 тыс. либералов и их семейств положил начало новой эпохе эмиграций.
Был ли способен политический режим, восстановленный после шести лет кризиса, который он же и спровоцировал, направить государство на путь выздоровления и прогресса? И такая вероятность, видимо, существовала, ведь хотя после победы над Наполеоном I Бонапартом в Европе повеяло реставрацией, однако реформы были возможны. Но в результате череды войн в Испании экономика оказалась парализованной, внутренний рынок дезорганизован, казна была пуста, а государственный долг взлетел до небес. Только при условии восстановления социальной легитимности и проведения глубокой финансовой реформы испанское государство могло встать на ноги, а подобные преобразования должны были затронуть интересы тех, кто организовал реставрацию абсолютизма и кто столь быстро снова оказался у власти. Так и случилось, что попытки финансовой реформы, особенно введение единого налогообложения, предложенное Мартином де Гарай в 1817 г., привели к росту государственного долга. Государство неуклонно двигалось к банкротству.
В условиях недееспособного государства сохранение заморской империи оказалось невозможным. Однако именно стремление удержать колонии стало источником первого масштабного кризиса, постигшего королевский план «отрицания времени». В Америке не приветствовали реставрацию абсолютизма. Приблизительно с 1816 г. Аргентина, Уругвай и Парагвай стали независимы де-факто, и к 1819 г. их примеру готовы были последовать Венесуэла и Колумбия, что требовало создания армии, способной подавить восстание и восстановить власть метрополии. В свою очередь, хорошо организованная, вооруженная, накормленная и одетая армия требовала наличия такого фискального аппарата и такой платежеспособности налогоплательщиков, о каких реставрированная монархия не могла и мечтать. Между тем армия численно разрасталась подобно опухоли, особенно за счет пополнения командного состава лидерами партизанских отрядов и офицерами, вернувшимися из французского плена. Избыток командиров, смешение профессиональных военных и партизан в соединении с печальным состоянием плохо снабженной и мало дисциплинированной армии — все это служило питательной средой для появления недовольных всех мастей, что предвещало мятежи, распространявшиеся, как эпидемия.
Фердинанд VII справлялся с опасностью, пока речь шла о восстаниях, организованных вождями партизанских отрядов, такими как Эспос-и-Мина, или окруженными романтическим ореолом генералами вроде Диаса Порлиера или Ласи. Однако в 1820 г. многочисленная армия, расквартированная в Лас-Кабесас-де-Сан-Хуан, в 60 км от Кадиса, в ожидании кораблей с целью отправки в колонии откликнулась на призывы своего отважного командира, подполковника Рафаэля дель Риего, который, в свою очередь, был связан с кадисскими либералами, обещавшими ему поддержку в случае мятежа. Среди них оказались те, кому была суждена выдающаяся политическая карьера, — Франсиско Хавьер Истурис и Хуан Альварес Мендисабаль. Гражданский заговор в Кадисе и военное восстание слились воедино. И хотя удача отвернулась от Риего и взять Кадис ему не удалось, слухи о его подвигах побудили к восстанию другие военные части, подготовленные к отправке в Америку в Эль-Ферроле, Ла-Корунье и Виго.