История испанской инквизиции

Опыт с маранами ясно показал, что насильственное обращение в христианство иноверческих масс равносильно превращению накожной болезни в подкожную — с тем, чтобы вернее отравить весь организм. Неся с собою ересь и безверие, мараны изнутри подтачивали христианское общество, так что слышен был треск католического здания, но не виден был виновник этого бедствия: он скрывался в самых потаенных местах шатавшегося дома. Само собой разумеется, что увеличивать силы опасного врага новым притоком крещеных, на этот раз бывших мусульман, не было ни в интересах церкви, ни в видах государства; между тем нельзя было отказаться и от столь богоугодного дела, каким было массовое обращение неверных в христианскую религию. Терпеливо ждать медленного процесса обращения неверных силою христианской любви было слишком трудно как чрезмерно ревностной католичке Изабелле, горевшей желанием приобрести благодать Божию совершением великого дела, так и Фердинанду, опасавшемуся, как бы религиозное разномыслие его подданных не отразилось на единстве государства и не подорвало католического характера страны, которым король, согласно духу времени, не мог не дорожить. Но раз медленный процесс религиозно-расовой ассимиляции был невозможен или, правильнее сказать, нежелателен, то оставалось процедить, профильтровать через густую сетку католицизма хотя бы те элементы общества, которые желали принять христианство, чтобы убедиться, насколько вновь обращенные могут считаться настоящими, действительными христианами. Осадок от этой фильтрации подлежал уничтожению или в лучшем случае дальнейшему испытанию в целях приспособления его к восприятию истинной религии; те же элементы, которые хотели сохранить свою прежнюю религию, надлежало навсегда изгнать из Испании. Причем для вящего торжества испанского единства через религиозное горнило стали пропускать не только всех вновь обращаемых, но и потомков тех, кто задолго до правления католической четы принял христианство, а теперь, нередко много лет спустя после своей смерти, возбудил подозрение в искренности своего обращения. Дети, внуки и даже правнуки должны были ответить за чистоту помыслов своих отцов и дедов! В результате Испания покрылась бесконечной сетью религиозных и расовых подозрений, и под страхом самых жестоких наказаний каждый испанец должен был продемонстрировать свое религиозное и расовое алиби.

Испания начала эпохи реконкисты не знала разделения расового и религиозного вопросов — кто не верил во Христа, не был испанцем, и, наоборот, всякий верующий во Христа был испанской крови. Но когда начались массовые обращения в христианскую веру, возник новый вопрос: достаточно ли принятия христианства, чтобы из мавра или еврея стать настоящим «чистокровным» испанцем, и влечет ли за собой отказ от старой религии вытравление «грязной», не испанской крови? Первое время церковь и государство отвечали утвердительно на этот вопрос; вскоре, однако, было сделано отступление от этого взгляда. Дело в том, что мараны очень часто тайком исполняли обряды своей старой веры; кроме того, покупая свое благополучие ценой отказа — хотя бы лишь формального — от своей религии, они нередко становились злейшими врагами христианства, которое им навязали под страхом жестоких гонений. Несмотря на всю скрытность их поведения, это не могло ускользнуть от внимания христиан; отсюда возникло столь страшное впоследствии обвинение в иудействовании.

Народное недовольство маранами питалось также экономическими причинами: евреи из гетто стали основателями богатейших семей Испании. Вильянова вел свое происхождение от еврея Моисея Пасагона, Малуэнда — от Моисея бен Аструха, Барал де Рибас — от Самуила Алтордокса, Педро де Хасса — от Ахаба Иесуэльо; Флоренте Видаль, Хуан де Эспес, Коскон, Помар, Сапорта, Кабальериа, Кабреро, Тореро имели в своих жилах еврейскую кровь и накопили свои богатства в то блаженное время, когда путь от еврейства к христианству был покрыт одними лишь розами. Богатство влекло за собой и влияние в государстве, тем более что мараны роднились с аристократическими родами. Освободившись от ига ограничительных законов, вырвавшись на свет Божий из тисков гетто, став полноправными гражданами, мараны с необычайной интенсивностью стали эксплуатировать народную массу, обнаруживая в то же время чрезвычайную любовь к показной роскоши и безрассудную кичливость своим богатством. Природная сметливость евреев в коммерческих и финансовых делах в связи с предоставлением, по крайней мере на первых порах, значительных привилегий крещеным делала их тем более страшными конкурентами христианского населения, что они, предав свою религию, лишились вместе с тем и нравственных устоев, которые могли бы положить хоть некоторый предел охватившей их жажде материального благополучия.