История испанской инквизиции

24 сентября 1559 года на площади Св. Франциска в Севилье состоялось торжественное аутодафе, на которое вывели 73 человека (по другим данным — 78 и 80); половина их обвинялась, однако, не в лютеранской ереси, а в других преступлениях. Первым был вызван Хуан Понсе де Леон, лютеранин, отрицавший существование ада, говоривший, что инквизиторы — слуги Антихриста, а папа — обманщик. Он купил дом для устройства собраний последователей Лютера, а затем, как утверждало обвинение, превратил этот дом в мечеть; он ел мясо в пост и молился о распространении ереси по всей Испании. На аутодафе Понсе де Леон отрекся от своих преступных взглядов и заявил, что медлил с покаянием, потому что рассчитывал на помощь своих родственников — герцога Аркоса, герцогини Бехар и герцогини Байлен; тем не менее его приговорили к сожжению, имущество конфисковали, а потомство лишили права занимать должности на государственной, общественной или церковной службе. После Понсе де Леона был вызван священник и проповедник Хуан Гонсалес, который сочетал в себе склонность к мусульманской и лютеранской ересям. Прямо на суде он заговорил со своими сестрами Каталиной и Марией «на языке лютеран», и инквизиторы, дабы прекратить богомерзкие речи, вложили ему в рот кляп. Хуан Гонсалес не хотел ни в чем каяться и говорил, что не выдаст сообщников, так как, сам страдая невинно, не хочет, чтобы другие подвергались напрасным преследованиям. Он был сожжен, как и его сестры. Затем была вызвана Мария де Борхес, которая, отказавшись отречься от лютеранства, заявила, что она хорошая христианка и верит в Бога; кающегося Хуана Понсе де Леона она назвала болтуном; сама она выказала необыкновенную твердость и без страха взошла на костер. Всего в этот день сожгли восемнадцать человек (некоторых предварительно задушили) и in effigie Франсиско де Сафра. Большинство остальных еретиков были наказаны продолжительным тюремным заключением, а также 100 или 200 розог. Дом Изабеллы де Баэны, где собирались еретики, был разрушен, и на его месте поставили позорный столб.

Тем временем инквизиторы готовили материал для следующего аутодафе, которое состоялось 22 декабря 1560 года. Виднейшим лицом на этом аутодафе был Юлиан Эрнандес; его сожгли, как и еще тринадцать человек; трое из них были иностранцами — англичане Брук и Бертоун и француз Фабрео. На этом аутодафе in effigie были сожжены Эгидий и Понсе, а также бежавший Хуан Перес де Пинеда. Двенадцать жителей Испании подвергли конфискации имущества и отправили в тюрьму; та же кара постигла трех иностранцев: генуэзца Франкиса, англичанина Фрэнтона и фламандца Оланду. Одна женщина — Хуана де Борхес, сестра заживо сожженной Марии де Борхес, — была посмертно признана невиновной; ее заключили в камеру беременной, дождались, пока она родила, и подвергли пытке, во время которой она истекла кровью.

Прошло несколько дней после декабрьского аутодафе, как в Севилье, к ужасу инквизиции, стал ходить по рукам памфлет, в котором восхвалялось лютеранство и высмеивалась католическая вера; подобное сочинение распространялось в 1559 году в Толедо, и все указывало на то, что и тогда, и сейчас это сделал один и тот же человек. Инквизиторы энергично взялись за розыски преступника и арестовали массу невинных людей. Памфлеты тем временем появлялись один за другим. 1 февраля 1562 года стараниями Хуана Фернандеса Барбосы, получившего за свой донос 200 дукатов, был наконец арестован Себастиан Мартинес, у которого нашли приспособления для печати, а также большое количество не розданных еще памфлетов. Во время пытки Мартинес назвал своим сообщником проповедника Иеронимо Эрреру, который будто бы из мести за своего друга Константина Понсе стремился причинить инквизиции как можно больше вреда, но когда пытку прекратили, заявил, что Эррера невиновен. Тем не менее Эрреру, чья верность католичеству была вне подозрения, арестовали и едва не осудили; потребовалось вмешательство Супремы, чтобы он был выпущен на свободу. Мартинес же предстал на аутодафе 26 апреля 1562 года.

Это было уже третье аутодафе, связанное с делом о протестантской ереси. На нем были сожжены, кроме Мартинеса, восемь человек, из них три французских моряка; in effigie сожгли еще пятнадцать. Различным наказаниям подвергли еще 25 человек, из них пятнадцать иностранцев, обилие которых свидетельствует, что протестантизм даже в Севилье, считавшейся наряду с Вальядолидом центром лютеранской ереси, питался главным образом, притоком извне.