История итальянцев

В первую очередь в буквальном смысле слова. Как мы увидим, это почувствуют и первые председатели Совета министров, первые министры финансов нового Итальянского королевства. Однако цена объединения была в основном политическая, и ее следует рассматривать как последствие способа достижения самого объединения. Уже отмечалось, что оно произошло путем ряда последовательных присоединений к Пьемонту различных, ранее независимых итальянских государств. Желание ускорить события и поставить Европу перед свершившимся фактом и в первую очередь твердое стремление Кавура и умеренных противостоять демократической и гарибальдийской инициативе, вплоть до того, чтобы свести ее на нет, привели к тому, что структура нового государства с самого начала выглядела скорее как распавшийся старый Пьемонт, чем как новое политическое образование. И дело не в том, что до 1864 г. столицей королевства продолжал оставаться Турин, оказавшийся на окраине страны, так что депутатам из Южной Италии, учитывая состояние железных дорог, приходилось совершать многодневные путешествия; дело не в том также, что первый король нового государства как ни в чем не бывало продолжал называться Виктором Эммануилом II. Значительно важнее то, что не были осуществлены разработанные Луиджи Карло Фарини и Марко Мингетти проекты административного устройства, основывавшиеся на автономии областей и децентрализации, а была принята система жесткой централизации, согласно которой префект, например, становился полновластным арбитром местной жизни, как происходило в наполеоновские времена, а не в современной Франции. И даже избирательный закон, распространенный на всю территорию страны, был тем же самым, что действовал в Пьемонте после 1848 г. В результате в связи с низким уровнем экономического развития большей части других областей, и особенно Юга, и без того жесткая цензовая система еще более ужесточалась, и в ряде областей Италии право голоса стало привилегией лишь немногих нотаблей. На первых в итальянской истории выборах, прошедших в 1861 г., в списках избирателей Северной Италии числилось 167 тыс. человек, Центральной Италии — 55 тыс., Юга — 129 тыс. и на островах— 66 тыс. человек. Тех же, кто действительно смог осуществить свое право голоса, насчитывалось еще меньше: были депутаты, избранные всего несколькими десятками голосов. Таким образом, Итальянское королевство при своем зарождении несло значительный отпечаток бюрократизма и цензовости, и в представлении большинства своих новых граждан его олицетворяли налоговый инспектор и обязательная воинская повинность. Поэтому вскоре стала усиливаться «непопулярность» этого государства, тем большая, чем большими были надежды, вызванные общим политическим переворотом. И именно эта «непопулярность», этот разрыв между правящими кругами и управляемыми наиболее значительная плата за то, каким образом произошло объединение. Еще и сегодня Италия расплачивается за это.

Подобный разрыв, а также пропасть между элитой и народными массами, проявившиеся с первых лет жизни Итальянского королевства, вероятно, можно было смягчить и уменьшить, если бы существовало движение оппозиции, способное направить недовольство народа в определенное русло и предложить ему реальные альтернативы. Но Гарибальди удалился на маленький остров Капрера, а Мадзини все еще находился в изгнании. Кроме того, оба эти деятеля были уже не молоды, много испытали в жизни и во многом разочаровались: нет ничего тяжелее для революционера, чем видеть, что главное из твоих планов осуществлено его противниками. Они еще могли — ив этом мы скоро убедимся — вести агитацию за присоединение к родине Рима и Венеции, устанавливать более тесные, чем в прошлом, контакты с народными массами, примкнув к Первому Интернационалу (1864–1876) или превознося новую восходящую звезду социализма, но их упорство, равно как и упорство их немногочисленных последователей, было упорством уцелевших. И если доктрины Мадзини еще могли вызвать определенное понимание среди мелкой буржуазии и городских ремесленников, то значительно меньшее сочувствие, если не сказать полное его отсутствие они встречали среди городских низов и многочисленного крестьянства. А последнее, предоставленное самому себе, оказалось вынужденным выражать свой протест и обиду в самых примитивных и непосредственных формах.