История итальянцев

Низкая заработная плата, продолжительный рабочий день, жесткие протекционистские таможенные пошлины, государственные заказы и сильное вмешательство государства — все это постоянно наводило на мысль о том, будто промышленность или, по крайней мере, некоторые ее отрасли были в Италии — по выражению Луиджи Эйнауди[400] «стране ремесленников и крестьян» — искусственным образованием, своего рода тепличным растением. Этот человек, а также Антонио Де Вити Де Марко[401], Гаэтано Сальвемини[402], другие ученые и публицисты потратили немало сил и энергии на то, чтобы разоблачить в глазах общественности непоследовательность и привилегии баронов индустрии — гигантов металлургической, хлопчатобумажной и сахарной промышленности, настоящих современных деспотов, чье благосостояние складывалось за счет потребителей, и в первую очередь за счет крестьян Южной Италии.

Тем не менее уже в течение длительного времени итальянская экономика развивалась весьма быстрыми темпами, причем государство начало регулировать экономическую сферу и было заинтересовано в этом самым непосредственным образом. Вот почему в сложившихся условиях ни одно правительство не смогло бы и далее осуществлять чисто либеристский курс, а все доводы сторонников либерализма в экономической политике, равно как и демократов-меридионалистов как бы взвешенно и убедительно они ни звучали, были все же лишь laudationes temporis acti — ностальгией по тому пути, по которому можно было идти когда-то, в иные времена, но который теперь был закрыт. Индустриальное развитие Италии, какой бы дорогой оно ни шло, стало уже свершившимся фактом. Свершившимся фактом стал также и процесс формирования промышленного пролетариата и — как следствие этого — пролетарского сознания. Именно на это и следовало сделать упор в борьбе за прогресс и обновление страны. По крайней мере, так рассуждали социалисты, и их доводы находили понимание у человека, который на протяжении более чем десяти лет сумел поддерживать равновесие в политической жизни Италии. Им был Джованни Джолитти.

«Система Джолитти»

В 1901–1909 гг. Джолитти стал главным действующим лицом в итальянской политической жизни — деятелем такого же масштаба, какими до него были Агостино Депретис и Камилло Бенсо Кавур. Заняв сначала ключевой пост в правительстве Джузеппе Дзанарделли, а по сути дела став «серым кардиналом» в политике страны, в ноябре 1903 г. он возглавил Совет министров и находился на этом посту до декабря 1909 г., за исключением лишь периода с марта 1905 по май 1906 г. В течение этого короткого отрезка времени в Италии сменили друг друга сначала кабинет Алессандро Фортиса, который был, по существу, лишь заместителем Дж. Джолитти, и правительство во главе с бывшим лидером парламентской оппозиции Сиднеем Соннино, находившееся у власти очень недолго.

Будучи достаточно опытным и давно пришедшим в политику человеком, Джолитти сразу же зарекомендовал себя как гибкий и предусмотрительный деятель, не чуждый эмпиризму и не гнушавшийся оппортунизмом, а также как хороший практик. Та непринужденность, с которой он, используя все дозволенные, а иногда и не вполне дозволенные методы, манипулировал парламентским большинством; та легкость, с которой он обеспечивал себе при голосовании поддержку депутатов некоторых оппозиционных фракций (так называемых «сателлитов») в обмен на ряд уступок для этих фракций; та беспринципность, с которой ему всегда удавалось опереться на политические клиентелы Юга; наконец, та точность и безошибочность, с которой ему удавалось заранее предсказать результаты выборов, особенно в южных избирательных округах страны, — все это объясняет тот факт, что Джолитти неоднократно обвиняли в «трансформизме». Дело дошло до того, что Сальвемини, один из наиболее воинствующих представителей меридионализма, даже навесил на него ярлык «министра преступного мира»[403]. В действительности Джолитти преуспел на этом поприще ничуть не больше, а, вероятно, даже меньше, чем все его предшественники. Зато в отличие от многих из них он все же имел твердые политические убеждения, никогда не терял в хитросплетениях повседневной политической жизни общих ориентиров и никогда не смешивал стратегию с тактикой.