Вместе с тем в истории Венеции XVI в. сочетались определенные черты как упадка, так и несомненного величия, проявлявшегося, в частности, в экономической жизни города, в недрах которой, как уже отмечалось, все еще сохранялась способность к возрождению и выживанию. Представители правящего класса неоднократно являли примеры мужества в дни наложения интердикта[243]
и добились успеха в великой битве при Лепанто. Но, пожалуй, ничто так не свидетельствует о величии Венеции того времени, как достижения в области культуры и искусства. В середине столетия в городе жили и работали Андреа Палладио и Паоло Кальяри, прозванный Веронезе, — величайшие художественные авторитеты того времени. Наконец, это город, в котором, несмотря на духовный климат эпохи Контрреформации, удалось в значительной мере сохранить прежнюю интеллектуальную свободу. И вовсе не случайно, что именно из среды венецианского патрициата вышел один из виднейших представителей католической Реформации кардинал Джузеппе Контарини, ставший в 1537 г. инициатором «Проекта исправления церкви». Неслучайно и то, что первый печатный перевод Библии на итальянский язык вышел в свет в 1532 г. именно в венецианской типографии. Светлейшая поддерживала активные торговые связи с германским миром, что создавало реальные предпосылки для проникновения новых идей и реформаторских веяний. Высокий уровень развития печатного дела, богатство книжного рынка и знаменитый Венецианский университет притягивали к себе прогрессивные интеллектуальные силы Италии. Одним из представителей блестящей плеяды итальянских мыслителей XVI в. был Пьетро Аретино (1492–1556), живший в Венеции в 1527–1556 гг. В своих письмах он называл город «царицей всех городов» (papessa di ogni cittade). Однако выдающиеся качества и талант Аретино не должны затмевать в наших глазах достоинств многих других, пусть и менее значительных представителей общественно-политической мысли Италии. Духовная жизнь Венеции этой эпохи несла на себе особый отпечаток космополитизма, смешения разнородных элементов: город давал приют изгнанникам, жертвам преследований, бродягам. Среди владельцев типографий в Венеции XVI в. встречались выходцы из разных частей Италии: флорентийцы, неаполитанцы, уроженцы Бергамо, Сиены и даже французы. Те же тенденции проявлялись и в области художественного творчества. Так, архитектор Пьяцца Сан-Марко Якопо Сансовино был родом из Флоренции. Во многом благодаря атмосфере духовной свободы, которая отчасти сохранилась в городе и после Тридентского вселенского собора, венецианские интеллектуалы успешно противодействовали попыткам властей ввести «Индекс запрещенных книг». Все это способствовало поддержанию укоренившегося в итальянском общественном мнении мифа о Венеции. В конце XVI в. он был особенно актуален, причем распространению этого мифа способствовали не только сами горожане, как, например, историк Паоло Парута[244], но и принявшие венецианское гражданство чужеземцы. Среди последних был, к примеру, Франческо Сансовино, сын Якопо Сансовино, написавший в 1581 г. трактат «Презнатный и удивительный город Венеция». Книга имела большой успех. Во всех этих сочинениях Светлейшая представала как последний оплот широкого «представительного» правления. Казалось, в ней еще жила та свобода, которую прочие города и государства Италии либо утратили, либо так никогда и не узнали. В трепетном поддержании этой легенды, в этом самолюбовании, трогательной грусти по прошлому и в патриотизме проявлялся все тот же провинциализм, в том или ином виде отличавший в конце XVI в. культурную жизнь всех итальянских городов от Флоренции до Венеции, от Неаполя до Милана. Но было в этом и осознание причастности к великой и непрерывной культурной традиции, чувство собственного достоинства и гордости. Между тем дни интердикта, время политической и интеллектуальной схватки Паоло Сарпи[245] с деятелями Контрреформации, были уже не за горами. Но об этом пойдет речь впереди.Генуя и ее банкиры