История из Касабланки

Мне невыносимо смотреть, как они вот так вместе, так близко, ближе, чем мы с ним были друг к другу за последние месяцы. Я знаю, что разумнее всего было бы подойти и поздороваться. Возможно, у них есть совершенно невинная причина быть здесь, или, может быть, они просто столкнулись друг с другом. Но это, конечно, не выглядит невинным, судя по тому, как они сидят, по тому, как его глаза не отрываются от ее лица, когда он разговаривает с ней. У меня такое чувство, что ноги вот-вот подогнутся подо мной, и все мои инстинкты сводятся к тому, чтобы убраться отсюда и забыть о них. Я не думаю, что смогу с этим справиться.

Единственный человек, которого я считала своим другом, обманул меня самым жестоким из возможных способов.

Я никогда не чувствовала себя такой одинокой.

Я отворачиваюсь и быстро иду к ближайшим воротам, прижимая Грейс к себе так крепко, что она начинает плакать.

Я почти срываюсь на бег, направляясь в свой безопасный дом на бульваре Оазо, где я могу яростно тереть руки, как будто это может каким-то образом смыть стыд и унижение от предательства Тома и Кейт.

Дневник Жози – понедельник, 27 апреля 1942 года

Почему-то у меня не хватало духу писать в своем дневнике уже несколько месяцев, с тех пор как мы вернулись из порта после неудачной попытки уехать. В доме стало тише, и даже Аннет в эти дни выглядит довольно подавленной. Оливье и его родители уплыли на прошлой неделе на корабле, направлявшемся в Лиссабон, и, конечно, от этого ей стало еще хуже. Мы опять ждем, когда папа заново оформит наши документы. На обновление американских виз ушло так много времени, что срок действия нашей португальской транзитной визы тоже истек, так что все вернулось на круги своя.

Жизнь сейчас для всех похожа на игру «Змеи и лестницы»: мы были почти на сотом квадрате, но приземлились на голову огромной змеи, которая скрывается в верхней части доски, и соскользнули обратно к началу. Я не думаю, что когда-нибудь захочу снова играть в эту игру, если у меня будет выбор.

Война также немного похожа на доску «Змей и лестниц» – иногда радио сообщает, что немцы и японцы выиграли сражения и поднимаются по лестнице к победе; союзники, похоже, соскальзывают вниз по множеству змей, если верить дикторам новостей. На данный момент чудится, что все борются где-то посередине доски, и совсем не ясно, кто в конечном итоге победит.

Мама очень похудела. Сейчас все ее платья выглядят слишком большими, а волосы седеют. Я всегда думала о ней как о сильной, словно каменная крепость, женщине, но постоянные удары подтачивают ее точно так же, как океанские волны в конце концов разрушают самые сильные укрепления, подобные тем, какие я видела в Могадире.

Даже Аннет, похоже, потеряла надежду. Теперь, когда Оливье уехал, она перестала завивать волосы, просто заколола их назад и хандрит, сидя дома. Я пыталась дать ей почитать, но она, очевидно, не может надолго сосредоточиться ни на чем, кроме написания писем Жеральдин с жалобами на то, как тяжела жизнь.

Пытаясь подбодрить ее, я указала ей, что если она считает, будто жизнь в красивом таунхаусе в Касабланке тяжелая, то ей следует попытаться вернуться во Францию. Там страной правят нацисты, а французские граждане либо голодают, либо вообще живут в трудовых лагерях в Германии или Польше, откуда, по словам мисс Эллис, доходили слухи о страшном, гораздо более худшем, чем голодная смерть. Как обычно, Аннет не оценила мою поддержку и через всю комнату швырнула в меня мой экземпляр «Убийства в “Восточном экспрессе”» с такой силой, что переплет порвался. Так что теперь мне придется объясняться с мадемуазель Дюбуа и, возможно, заплатить штраф. Я сказала Аннет, что если это будет так, то ей придется раскошелиться. В результате она стала звать маму, крича, что я снова раздражаю. Поэтому я поднялась наверх в свою комнату, чтобы немного побыть в тишине и покое.

Папа вернулся к своей прежней рутине, стоит в очередях и проводит время на секретных встречах в меллахе.