История Израиля. От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века

Осенью 1982 года, в разгар споров по поводу ливанской войны в Израиле, писатель Амос Оз отправился в путешествие по стране, во время которого он столкнулся как со «старым», так и с «новым» Израилем. В Бейт-Шемеше, городе развития, где Бегина принимали почти за святого («Он наш отец», – сказал один из жителей), Оз столкнулся с болью и оскорблениями, которые испытывали люди, пытавшиеся сохранить традиционную культуру, когда сталкивались с современным миром: «Почему бы вам не спросить, кто научил детей, когда они еще находились в пересыльных лагерях, высмеивать своих родителей, глумиться над стариками, потешаться над их религией и их вождями? Прежде всего, почему бы вам не спросить, кто научил восточных евреев тому, что деньги – самое главное в жизни? Почему бы вам не спросить, кто изобрел воровство и мошенничество? Кто изобрел фондовый рынок? Но у [кибуца] Цора есть свой имидж, а у Бейт-Шемеша есть свой имидж, и в этом вина репортеров, всех этих грязных болтунов с телевидения и профессоров»[242]. Напротив, старожил кибуца ответил на такие обвинения следующим образом: «Скажите им, чтобы они не верили агитаторам. У нас здесь нет золотых замков, мы никого не обманываем. Им следует знать, что в целом при правительстве Бегина мы чувствуем себя более злыми и оскорбленными, чем даже они чувствовали себя при нашем правительстве. Почему они выставляют нас чудовищами? Эксплуататорами? Снисходительными? Коррумпированными? Предателями? …Вы действительно думаете, что они верят тому, что Бегин вколачивает в их головы?»[243]

Старая элита чувствовала растущее отчуждение и враждебность по отношению к новому режиму. Правительство Альянса было в ярости из-за того, как его представляли по телевидению, но, кроме жалоб, не сделало ничего, чтобы ограничить свободу слова, чего нельзя сказать о правительстве Бегина. Сотрудники Управления радиовещания и телевидения Израиля теперь работали под надзором правительства, чего не бывало в средствах массовой информации с 1950-х годов. Они ощущали себя осажденным меньшинством. Интеллектуалы, деятели СМИ и писатели чувствовали, что «их» страна исчезает и сменяется страной, которая им больше не принадлежит. После «войны на истощение» Эхуд Мэнор написал песню «I Have No Other Country» («У меня нет другой страны»), в которой были слова: «Я не буду молчать, / Потому что моя страна изменила свое лицо. / Я не перестану напоминать ей / И стану петь ей в уши, / Пока она не откроет глаза». Эта песня была перевыпущена в 1980-х годах и воспринята как протест против войны в Ливане. Журналист Нахум Барнеа описал массовую скорбь во время похорон Игаля Аллона в кибуце Геносар в 1980 году:

Я вижу неизбывную тоску по так называемому прекрасному Израилю сабров, а не по мистическому Израилю Бегина или Израилю лавочника Эрлиха. По радио транслируется песня Рахиль и Наоми Шемер «Киннерет» («Галилейское море»), и глаза целого поколения наполняются слезами. И все это искренне и достоверно, но тревожно. Нехорошо, когда тридцатилетние и сорокалетние оплакивают страну, в которой живут. Они плачут не о кончине важной личности, а о себе, о том, что у них была страна, которая больше не принадлежит им[244].

В 1984 году Амос Кейнан опубликовал сюрреалистический роман The Road to Ein Harod («Дорога в Эйн-Харод»), описывающий Израиль в условиях диктаторского режима военной хунты, захватившей власть в стране и изгнавшей всех арабов. Герой пытается добраться до уцелевшего свободного Израиля в кибуце Эйн-Харод. Роман был выражением беспокойства левых после ливанской войны.