Но на следующий год (1687), во время похода царских войск под начальством Голицына в Крым, старшина казацкая, есаул и писарь войсковой и иные, видя непорядок гетманский у войску
Избран был гетманом Мазепа, «роду шляхетского, повету белоцерковского, старожитной шляхты украинской и у войску значной»… В 1688 году он снова запрещал держать шинки «горелчаные, которые чинили перешкоду ратуше», и приказывал бросить это шинкование, как неприличное для рыцарского звания и наносящее убытки городским доходам, которые киевский войт с мещанами «повинны кождого году з ратуши своей на верхний город киевский до казны великих государей за шинки отдавати». Затем прибавлялось: «А если бы не тылько з товариства, але хочай бы и сам сотник смел горелчаными шинками мещаном в том перешкожати, теды не тылько на шкуре своей строгое понесет каранье, и худобы позбудет, але и для горшей неславы, з реестру козацкого будет вымаран». Не слушая ничего, казаки продолжали заниматься «тою потайною и очевистою горелок своих продажею», и в 1691 году гетман опять грозился им жестокими карами. «Если кто з вас, — говорил он, — указу нашого, дале упорным будучи, не слухал, того повелеваем майстратовым постерегши забирати и грабити». Но казаки опять не слушали, напротив «в таковые шинки як старший так и меньший товариство пустилися». Между посполитыми и казаками возникли столкновения; распоряжениям ратуши противились силой. Универсалом 6 июня 1694 года гетман объявлял: «Теперь знову пан войт з майстратом скаргу свою заносили, же посылаючи людей своих трусити (обыскивать) в дворах ваших горелок, теды вы перед ними ворота запираете и отпорно им с погрозками ставитеся; и на сих свежих часах райцею с приданными ему людьми горелку, в бойдаку и в инших местцах вытрушенную и до ратуши несенную отбилисте, а тых посланных под страхом битья рогазналисте».
Нововведённая аренда возбуждала волнения. Петрик, родственник Кочубея, бежал в Запорожье, чтобы поднять его против Москвы и против казацкой старшины. И в 1672 году на Украине пошли слухи, что он соединяется с ордою, чтоб искоренить арендаторов и богачей. Отовсюду стекалась к нему «голота», и Петрик, рассылая грамоты, обвинял московское правительство в установлении аренды и винных откупов. В Москве на это обратили внимание и отписали гетману Мазепе. Мазепа отвечал, что действительно аренда тяжела, и от лица всего запорожского войска предложил уничтожить её. Затем, ссылаясь на то, что «меж народом посполитым вопль и пререкания, а особо от запорожцев произносимые голосы к шатности склонные», он сделал распоряжение, «дабы варень… был от старшины чинен дозор, чтоб досады людем не делалось, то есть, чтоб всякому человеку на крещенье детей и на действо новобрачных случаев вина с потре… в доме выкурити или ми… арендовых шинков, где хотя оное купити, не возбрано было».[171]
В том же году, в универсале к гадяцкому полковнику и старшине гетман Мазепа подробно описывал притеснения арендаторов. На раде в Батурине, собранной в следующем году, большинством было положено, что «аренда есть речь ненавистная, издавна пререкание и ропот за собой ведущая», и решено, чтоб аренде не быть, а быть бы поборам с шинков и винокурен и с больших винных продаж, и решение это было подтверждено московским правительством. Но по уничтожении аренд доходы городские уменьшились, и на раде в Батурине 1694 года старшины предложили опять ввести аренду. Гетман возражал, что опять пойдут крики из Запорожья, а ему отвечали, что запорожцам от аренды никакой тягости нет; тягостнее народу их запорожская аренда, которая в Сечи заведена, именно «изо всякой куфы вина берут на старшину и на куренных атаманов третью долю», остальное же вино велят продавать по той цене, какую они же наложат, а не вольной ценою. И вот, по совету всех городов, решено было, чтоб вместо увеличения налогов, ввести аренду.