Если классовые, региональные и гендерные протестные движения, характерные для первых послевоенных лет, к концу десятилетия, казалось, затихли, то одна из наиболее важных реформ военного времени — «сухой закон» — тоже потеряла актуальность. В его основе лежали пуританский морализм, подлинная забота о проблемах, вызванных чрезмерным употреблением спиртных напитков, желание англосаксов «канадизировать» иностранцев, потребность работодателей в дисциплинированной рабочей силе и, наконец, вера в то, что только трезвая страна может победить в войне. Этот закон не был особенно успешным. Провинция Квебек, которая никогда не была слишком рьяной сторонницей запрета на алкоголь, отказалась от него первой и сразу же получила значительный приток «туристических» долларов. Вскоре по стопам Квебека пошла и Британская Колумбия. В других провинциях «сухой закон» продержался дольше, но нелегальные торговые точки по продаже спиртного процветали, а врачи обнаружили, что у них растет количество пациентов, заболевания которых нужно лечить с помощью алкоголя. Постепенно в каждой провинции противники «сухого закона» укрепили свои позиции, просто и наглядно показывая, что он не работает. Инспектор из Новой Шотландии сообщал в 1925 г.: «Такое большое количество алкоголя поступает в провинцию контрабандой, перевозится в автомобилях и распространяется бутлегерами, что закрытие баров и притонов, где незаконно торгуют спиртными напитками, не очень сильно влияет на общее потребление алкоголя». Однако альтернативой «сухому закону» было не возвращение к свободному рынку, а другая мера. И сторонники этого закона, и его противники сошлись на том, что нужно ввести правительственное регулирование и контроль над продажей спиртных напитков; это решение должно было увеличить доходы государства. К 1930 г. «сухой закон» действовал только на Острове Принца Эдуарда. Вопрос о том, выросла ли алкогольная зависимость при новом порядке, оставался спорным. Однако зависимость провинциальных правительств от доходов от продажи алкоголя, несомненно, росла. По иронии судьбы те реформаторы, которые ратовали за прекращение торговли спиртными напитками как за одну из социальных реформ, теперь поняли, что благодаря таким продажам финансировалось проведение других реформ. Таким образом, зло превратилось в добро.
Ревностные реформаторы-протестанты, с энтузиазмом поддерживавшие «сухой закон» и другие универсальные средства от всех зол в своем стремлении построить Царство Божие на земле, должно быть, приходили в смятение от грехов своих соотечественников. Впрочем, к 1920-м гг. многие либеральные протестанты могли возрадоваться от успешного осуществления другого важного проекта — объединения Церквей. В июне 1925 г. методисты, конгрегационалисты и большинство пресвитериан основали Объединенную церковь Канады (ОЦК — United Church of Canada). До этого в течение двух десятилетий верующие доказывали, что если нужно удовлетворить религиозные потребности новой страны, наладить службу в разбросанных конгрегациях, «канадизировать» иммигрантов и морально очистить общество, то протестантам следует хотя бы выступать единым фронтом. Когда соглашение было наконец достигнуто, некоторые пресвитериане сочли, что спешка взяла верх над здравым смыслом, а желание увеличить армию верующих стало важнее чистоты доктрины. Эти пресвитериане не присоединились к ОЦК. Тем не менее новая Церковь, ведомая доктором Джорджем К. Пиджином, начала свою деятельность, имея в своем составе около 2 млн верующих, тогда как Римско-католическая церковь насчитывала в то время 4 млн приверженцев. Следующими по величине деноминациями были англикане и не изменившие своей вере пресвитериане. Как и многие другие феномены 1920-х гг., новая Церковь скорее подытоживала прошлое, нежели была новым начинанием.