История Карла XII, короля Швеции

Сие послание еще не лишало короля шведского последней надежды. Он написал султану о своей вечной признательности за оказанные милости, однако выражал при этом надежду, что чувство справедливости не позволит отправить его с малочисленным эскортом в страну, еще наводненную царскими войсками. Тем более что российский император в нарушение первой статьи Прутского договора не только не вывел из Польши свою армию, но посылает туда еще и новые подкрепления, а султану, как сие ни удивительно, ничего об этом не известно.

Недальновидная политика Порты, которая из гордости, принимая у себя чужеземных послов, не имеет при христианских дворах ни единого своего, приводит к тому, что иностранцы не только прознают о тайных ее решениях, но даже и влияют на оные, в то время как Диван пребывает в глубоком неведении касательно всего, у христиан происходящего.

Затворившийся в своем серале среди женщин и евнухов султан смотрит на все лишь глазами великого визиря, а министр сей, столь же недоступный, как и его повелитель, занятый интригами сераля, почти всегда становится жертвой обмана и сам обманывает султана, который при первой же ошибке смещает его или даже велит удавить, после чего избирает для него преемника, столь же невежественного и вероломного. Сей последний, ничем не отличаясь в лучшую сторону, вскоре как и тот низвергается.

Всегдашняя глубокая беспечность сего двора такова, что если бы христианские государи соединились друг с другом, то их корабли были бы у Дарданелл, а войска — под Адрианополем еще прежде того, как турки вздумали бы обороняться. Однако противоположные интересы, всегда разъединяющие христианский мир, спасают турок от той судьбы, каковая ныне уготована им вследствие невежества в искусстве войны на суше и на море.

Ахмед был столь мало осведомлен о делах в Польше, что отправил одного агу разузнать, верно ли, будто войска царя еще находятся там. Этого агу сопровождали два секретаря короля шведского, знавшие турецкий язык, чтобы следить, как бы не послал он ложного донесения.

Ага, увидя все собственными глазами, подал отчет о сем самому султану. Сей последний, придя в негодование, хотел было удавить великого визиря, однако протежировавший ему в своих интересах фаворит выхлопотал для него прощение, и тот еще некоторое время держался у власти.

Русским открыто покровительствовал визирь и тайно — султанский любимец Али Кумурджи, который перекинулся на их сторону. Однако султан так разгневался, нарушение договора было настолько явным, а янычары, которые подчас заставляют дрожать министров, фаворитов и самих султанов, столь громко требовали войны, что никто в серале не осмеливался защищать путь умеренности.

Султан повелел незамедлительно посадить в Семибашенный замок московитских посланников, которые, впрочем, привыкли к тюрьме не менее, чем к пышным аудиенциям. Снова была объявлена война царю, бунчуки[84] подняты, и разосланы приказы всем пашам собирать двухсоттысячную армию. Сам султан выехал из Константинополя и расположил двор свой в Адрианополе, ближе к театру военных действий.

Как раз в это время по адрианопольской дороге к султану направлялось чрезвычайное посольство от короля Августа и Польской Республики,' во главе которого находился мазовецкий воевода со свитою из трехсот особ.

Все сие посольство было задержано и пленено на въезде в город. Никогда еще партия короля шведского не получала большего удовольствия, чем при сей оказии, однако вскоре все ее упования развеялись в прах.

По мнению некой высокопоставленной и весьма проницательной особы, находившейся тогда в Константинополе, молодой Кумурджи уже обдумывал совсем иные планы, нежели борьба с царем Московии за пустынные пространства и при весьма неясных к тому перспективах. Он намеревался отобрать у венецианцев Пелопоннес, ныне Мореей именуемый, и завладеть всей Венгрией.