История казни

— Ива-а-ан, Ива-а-а-ан! — позвал несколько раз приглушённо Ковчегов, прикрыв рот ладонью так, что со стороны казалось, будто звук доносится то ли из-под земли, то ли из кустов. Кобыло замер, привстав на корточки, оглянулся. Всё было как было, лишь шумел густым шумом берёзовый лес. Но Ковчегов повторил прежний приём: свистнул и крикнул. Подействовало. Кобыло, пригибаясь, осторожно сунулся к кустам, раздвинул ветки, настороженно постоял. Совсем невдалеке от него лежал, схоронясь, Ковчегов. Кобыло подумал, что ослышался и, повернувшись спиной к Ковчегову, собрался вернуться к берёзе, и тогда тот, выставив ружьё, почти не целясь, выстрелил. Страшный удар волчьей картечью сбил беглеца с ног, но Иван, побарахтавшись, превозмогая жуткую боль, дотащился до берёзы, пытаясь ухватиться за неё. Чувствуя, что сознание слабеет, повернулся к кустам и увидел, как убегает в испуге Ковчегов. Пытаясь набрать в лёгкие воздух и не имея на то сил, раскрыл рот и, цепляясь за берёзу, осел на землю, обнимая шершавый ствол. Без стона, без вскрика. Кобыло глядел на луну и чувствовал, как бешеная карусель закручивает его вокруг оси. Он словно завис в воздухе, заворожённо, боясь оторвать меркнувший взгляд от этой светящейся точки, ибо это означало бы смерть.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I

Скорее, казалось, можно было достичь конца света, нежели добраться до деревни Липки.

Но когда поезд, гремя и сипя во все трубы, всё ж дотащился до окраины Саратова, Дарья вздохнула: теперь уж наверняка она с семьёй окажется в той благословенной деревне, о которой столько рассказывал муж, — рай да и только! Она всё ещё оглядывалась, надеясь на неожиданность: ей казалось до боли в глазах, до острого режущего подрагивания замирающего сердца, что вот-вот — оглянется на проходивших мимо мужиков, на смех или шум и — увидит мужа. То ей чудилось, он выглядывает из-за угла, из-за вагона, из-под нар, из-за мелькнувшей за окном водокачки или дерева на перроне... Ноющее сердце не давало покоя, метались воспалённые мысли, словно в бреду, искали Ивана, а вернее, пытаясь найти причину, почему он не встретил их на станции Марьяновка, как обещал. Почему? Ей в голову приходили ужасные мысли, но Дарья гнала их как нежеланные, ибо смириться с ними означало потерять надежду, а жизнь без надежды была свыше её сил.

Ей в голову неожиданно заглянула спасительная и соблазнительная мысль, что муж мог раньше их появиться дома в Липках и сейчас волнуется в ожидании семьи; от спасительной лжи стало легче. Она весело подгоняла и подбадривала детей и повитуху Марусю, которая увязалась за ними и благодаря которой Дарье было легче управляться с детьми; с необыкновенной энергией тащила чемоданы и баулы, куда запихала всё, что смогла, зная наперёд, что всё пригодится.

Со стороны казалось, когда они высадились на перроне вокзала в пасмурную дождливую погоду, — на станции появилась большая цыганская семья; только узрев вылинявшие на жарком солнце волосы Дарьи, розовощёких, белолицых детишек, торчавшие соломенные вихры их из-под картузов, сомнения рассеивались: на станцию прибыла многодетная русская семья. Низко повязав платок, подхватив на руки Колю и Сашу, самых маленьких, Дарья с оттягивающим, притороченным к спине баулом, слыша и видя всю семью одновременно, направилась, как её наставлял муж, к дому для приезжих — мимо деревянных строений, почерневших от времени, то ли бывших сараев для скота, то ли складских помещений, из которых давно выветрился дух каких-либо товаров и продуктов. Бросилась в глаза какая-то общая обречённость и унылость картины. Дарья обратила внимание на людей, приютившихся под покровом этих ветхих сооружений, тенями мелькавших то в одном сарае, то в другом. В их лицах сквозили измождённость и растерянность, которые всегда выдают голодного. Она знала: надо выйти к пригородному тепловозу, а там, как говорил Иван, пятнадцать минут езды до остановки «Выжуха», откуда можно дойти пешком до знаменитых Липок.