История казни

— Вот видите, сегодня его, а завтра... кто знает? — задумчиво произнёс генерал и покачал головой. — Бедная Россия и бедный наш народ. Я ведь сам из крестьян, дошёл до генерала, видите. Но всегда страдаю за всё горе на Руси великой. Что, как, когда случилось, началось когда? — генерал задавался вопросами, которые задавали себе все люди в России — белые и красные. Всех мучил подобный вопрос, но одни произносили его со скорбью в голосе, а другие ещё и с верой в лёгкую, хотя и кровавую победу.

Глядя на его вопрошающее лицо, нервное подрагивание век, Дарье подумалось, что генерал испытывал чрезвычайную боль от всего этого, и ей так стало жаль его, что она окончательно решила ехать с его отрядом. Ей будет лучше среди своих, тех, к которым она привыкла, кто знает и помнит её отца, мать. Галина Петровна принялась на примусе готовить чай, выставила на столик, опять же походный, пряники, белый хлеб, найденные в обозе красных, сахар, варенье. За чаем княжна Дарья спросила:

— Как вы думаете, Алексей Илларионович, в чём дело, в чём причина?

— В иррациональности русского человека, не знающего своей подлинной сути, стремящегося к всеобщей необходимости, забывая, что для «всех» означает — против себя. Взять хотя бы сложный процесс власти. Император, Николай II, царство ему небесное, наместник Бога на земле. Да? И отказывается от престола, идёт, по сути дела, против воли Всевышнего. Я, княжна, материалист. Если сам отказался, а не по воле, а не по указке свыше, значит, нарушил завет предков, промысел Божий, значит, мысля материалистически, он принял вину народа на себя и совершил такое, что привело к всеобщей иррациональной вакханалии.

— Выходит, что во всём виновен император Николай II, господин генерал? — холодно, отставляя чашку с чаем, так любезно подсунутую ей генеральшей, спросила Дарья задрожавшим голосом.

— Силы небесные! — воскликнул генерал, хватая княжну за руку. — Не в том дело, кто виноват, княжна, поймите меня правильно. Никто не виноват, виновата стихия, та сила, которая толкает русского человека служить идее, а не себе. Это надо учесть, но, понимаете, император поступил, как русский, исконный русский человек, мужик. А он, простите, император! Его слабость, его замыкание на семье, когда вся страна для него — семья, а не только суть домашние чада, — вот что является причиной, княгиня. Я сам думал ночами об этом. И не могу дать другого объяснения. Я — военный человек, мне чуждо иррациональное начало, но другого объяснения не вижу. Не вижу.

Слова генерала очень не понравились Дарье, вызвав волну душевного смятения. Ведь она только что думала поехать с генералом, но он, оказалось, считает, что невинные убиенные люди, чья святость не вызывала сомнения у её отца, являются виновниками трагедии. Отец всегда оценивал значимость человека по одному признаку: «Что он сделал для России?» Династия Романовых превознесла Россию в мире и в Божественном горниле на невиданную высоту, а какой-то заштатный генерал, который ничего для неё не сделал, смеет судить их и обвинять! Нет, ещё никогда Дарья не слышала таких святотатственных речей. «Они с таким же успехом могут и предать идею Белого движения», — подумала она и окончательно приняла решение — не ехать. Она встала, с лёгкой, извиняющейся улыбкой протянула руку генералу:

— Вы рассуждаете, господин генерал, как иррационалист, а утверждаете, что — материалист. Нет в мире ни того, нет и другого.

Генерал Кондопыпенко по менявшемуся выражению лица княжны догадался, какое решение ею принято, и очень огорчился, но виду не подал, лишь попросил ещё недолго побыть с ними.

Через полчаса Дарья уходила, её сопровождал всё тот же штабс-капитан.

От палатки до её дома было не больше пятнадцати минут пешком. Проходя мимо одного из колков, они повстречали в темноте человека, окликнувшего их грубым пьяным голосом:

— Стой! Кто идёт?

— Штабс-капитан Коротков, — отвечал сопровождавший её.

— А-а-а, штабс-капитан, а ещё? А, княгинюшка, всё ходишь туда-сюда, — продолжал голос, без сомнения принадлежавший подъесаулу Похитайло. — Ну-ну, ходы-ходы, — добавил он, удаляясь, исчезая в темноте.

— Страшный человек, — шёпотом проговорил штабс-капитан, останавливаясь. — Очень, какой-то, знаете, чудовищный, отрубит человеку голову и смеётся, будто цыплёнку отрубил. И хохочет. Надо, не надо, главное — отрубить.

— Дальше я дойду сама, — сказала Дарья. Она протянула ласково руку, подержала его руку в своей тёплой, маленькой, упругой, улыбнулась дерзко своему поступку и заспешила к себе.