История казни

Иван с прежним выражением счастья на просветлённом лице, молча, стараясь казаться спокойным, сидел во главе длинного, уставленного закусками стола, и следил с отрешённым видом за Дашей. Она, теперь уже хозяйка, с нескрываемым удовольствием сняла подвенечное платье и принялась, хотя и устала с утра, убирать со стола закуски, которые могли испортиться раньше времени. Ей хотелось, она это чувствовала всем своим телом, ощущая взгляд мужа на своей спине, уйти, остаться с ним наедине. Иван то и дело поднимал свою тяжёлую руку и шевелил пальцами, призывая посидеть, оставить уборку до следующего дня. Даша сама не знала, за что ей приняться, поглядывала на старушек, и как-то вся телом вздрагивала время от времени, чувствуя на себе откровенный взгляд Ивана. Наконец присела рядом, вопросительно посмотрев на него.

— Пойдём, — прошептал он ей, глядя на старушек, молчаливо пьющих чай. Она ни слова не сказала, встала, подумав, прихватила со стола тарелку с пирогами, словно ища, куда бы её поставить и что, мол, ещё надо унести со стола, медленно выскользнула в другую комнату. Там она перевела дух, в ожидании, с непонятным испугом провела дрожащими пальцами по груди, как бы убеждаясь, что всё застёгнуто, не тронуто, потом сжалась, опять почувствовав лёгкую дрожь.

Иван Кобыло неторопливо, со своей обычной неловкостью, не открыл, а как бы отодвинул дверь, последовал за Дарьей. Боясь упасть и расплескать нежное чувство, переполнявшее его, на подкашивающихся ногах Иван придвинулся к Дарье и остановился как вкопанный.

— Даша.

— Милый Ваня. — Она глядела на него растерянным, открытым, влажным от слёз взглядом, и её обнажённые по локоть, слегка приподнятые в плечах и полусогнутые в локтях руки словно жили сами по себе; вместе со вздохом ширилась, медленно оседая, белая, выгнутая от поднятого лица шея. Дарья хотела ему что-то сказать — так вся тянулась в трепетном, растерянном состоянии. Выражение её глаз при свете прикрученной лампы, которую заранее догадался поставить в спальню, предупреждая события, Иван, причиняло ему неловкость: в глазах сквозила такая нежность, беззащитность, что он почти физически ощущал её переживания.

— Не в этом дело, милый, — Прошептала она, когда Иван, приблизясь, обнял её и нежно поцеловал в губы, боясь, что она сейчас же уйдёт, затем осторожно присел на постель и привлёк её. Дарья задыхалась, вся в трепетном напряжении, с нескрываемой нежностью и обыкновенной стыдливостью для женщин пряча лицо, стараясь снять его руки с себя, освобождаясь от тяжести, влекущей её в пропасть, и в то же время горя желанием, которое должно освятить их нежность и любовь, горячим своим телом прильнула к нему и молча откинулась на постель.

...Она, обняв его за шею, замерла в ожидании. Иван глядел в потолок, стремясь понять новое душевное состояние, с удивлением наблюдая прежний мир своего дома. Окна темно поблескивали под красноватым светом горевшей лампы; на столе, заставленном хлебом, тазиками со студнем и копчёной свининой, стояла маленькая деревянная резная колясочка, такая низенькая, лёгонькая, словно игрушечная, — сотворённая им. Он улыбнулся, не веря своему счастью. Всё было как было, мир не перевернулся, а лёгкое дыхание Даши, её горячие прикосновения с нескрываемой жизненной силой напоминали о реальности происшедшего. Она отводила взгляд; её глаза виновато опускались в сторону, и только прикосновения вздрагивающего горячего тела напоминали ему о любви, ласках, той силе, что в человеческих отношениях не находит выражения на обычном языке.

Иван Кобыло много книг прочитал о любви и знал о ней больше, чем могло показаться. Но, столкнувшись с жизнью, ощутил такую беспомощность, что в судорожном стремлении что-то вспомнить из прочитанных любовных сцен запутался ещё больше, и с плохо скрываемым мучением терзался от своей неловкости. Он пытался поймать её взгляд, желая увидеть в глазах меру своего собственного падения, укор, осуждение, боялся услышать гневные слова. Вместо осуждения он чувствовал на своей шее её нежные, ласковые руки, от прикосновения которых становилось нестерпимо жарко и прекрасно. Какие-то неизъяснимые ощущения влекли его к ней с неведомой доселе силой. Дарья, чувствуя и понимая его, решительно повернулась к нему лицом и заглянула в глаза. Душа замерла от счастья, он понял, что страхи напрасны, не осуждён, более того, понят. Он находился в её власти, готов был исполнить малейшее желание любимой.

* * *