История книгоиздания в Европе. Пять веков от первого печатного станка до современных технологий

Нетеологические разделы Индекса запрещенных книг обескураживали католиков-литературоведов не меньше, чем некатоликов. В список запрещенных авторов попали Фрэнсис Бэкон, сэр Томас Браун, Ричардсон, Гиббон, Локк, Гоббс, Дж.С. Милль и лорд Актон из англичан и Монтень, Паскаль, Стендаль, Бальзак, Дюма и Виктор Гюго из французов.

Условия, складывающиеся в Англии, пожалуй, не меньше озадачивали стороннего наблюдателя, чем английские порядки в целом. В теории политическая цензура едва ли может быть доскональнее, чем ограничения, предусмотренные законами, стоящими на защите королевской семьи, парламента, правительства и конституции Соединенного Королевства, или теми, которые запрещают разжигать недовольство среди подданных ее величества или вражду между различными частями общества, в том числе посредством «любого печатного или письменного слова».

На самом деле, однако, большинство англичан не только не подозревали об этих ограничениях – до такой степени, что вообще не признавали существования политической цензуры, – но были совершенно уверены, и не без оснований, что каждый судья, присяжный, магистрат или полицейский на практике будет защищать свободу подданного независимо от того, какими теоретическими полномочиями обладают власти.

Принимая во внимание, что все народы свободного мира проявляют согласие в отрицательном отношении к политической цензуре, за исключением периодов, когда страна находится в чрезвычайном положении, мнения в отношении цензуры моральной – как называют борьбу против непристойных публикаций – весьма разнятся. Основная проблема здесь заключается в том, что (цитируя мистера Кеннета Юарта) «опасность очень трудно оценить, да и сама ее оценка постоянно меняется, поскольку так называемый «нравственный кодекс» сам по себе подвержен изменениям». Бесспорно, существует необходимость защищать детей от эксплуатации бессовестными дельцами морального разложения, и этот аспект полностью охватывает классическое определение «непристойности», данное верховным судьей Кокберном в деле Корона против Хиклина еще в 1868 году: «Проверка, является ли нечто непристойностью, состоит в том, нацелен ли материал, обвиняемый в непристойности, на развращение и растление тех, чей разум открыт для подобного безнравственного влияния и в чьи руки может попасть публикация такого рода». В иных же случаях трудно представить себе, как юридический кодекс может дать более удовлетворительное определение предмету, который по самой своей природе не поддается никакому четкому и скорому определению.

Случаи, когда издатели присваивали себе одновременно роль прокурора, судьи и палача при определении того, что должна, а вернее, не должна читать публика, редки и малочисленны. Сожжение мемуаров Байрона, которые Джон Марри посчитал скандальными и клеветническими, является, пожалуй, самым вопиющим злодеянием такого рода, поскольку оно повлекло за собой безвозвратную утрату для литературы. Возможно, в век более строгих моральных принципов и оправдано держать под надежным замком мемуары Казановы, опубликованные Брокгаузом без купюр; но является ли это «ограничение с целью защиты» оправданным, сказать невозможно. С другой стороны, фирма «Котта» оказала услугу исторической науке и политологии, когда отказались от своего обязательства не публиковать третий том мемуаров Бисмарка при жизни Вильгельма II. Его опубликование в 1919 году было вполне оправдано бесславным уходом императора с политической сцены, который сделал понятным для мира сделанный Бисмарком проницательный портрет монарха во времена его юности.

Официальная и частная печать

Правительства революционной и наполеоновской Франции впервые использовали печатный станок, чтобы широко, непрерывно и напрямую обращаться к массам и приказывать им. Периодическое провозглашение или уточнение того, что правители-патерналисты старого разлива адресовали своим подданным, мог набрать и отпечатать любой типограф в качестве обычного заказа, а титулы королевского печатника – imprimeur du roi – и тому подобные не подразумевали никакой исключительной роли. Поток приказов, обязательных к немедленному исполнению, и бланков, подлежащих немедленному заполнению, которые с тех пор наводняют государственные учреждения и частные жилища, обусловил необходимость открытия во всех странах типографий, находящихся в исключительном ведении и под прямым управлением центральной администрации.