История Консульства и Империи. Книга I. Консульство

Не нашли ни важных бумаг, ни генерала Дюмурье, ни одного из тех доказательств заговора, которые выставлялись главным поводом экспедиции. Вместо Дюмурье взяли маркиза Тюмери и еще несколько незначительных эмигрантов. Донесение о подробностях ареста немедленно отправили в Париж.

Результат экспедиции мог бы объяснить Первому консулу и его советникам неосновательность их догадок. Особенно много значила ошибка по поводу генерала Дюмурье. К несчастью, вот какие мысли овладели Первым консулом и теми, кто думал так же, как он. Взяли одного из тех принцев, которым заговоры нипочем и которые находят безумцев или дураков, всегда готовых губить себя по их желанию. Надлежит показать грозный пример — иначе навлечешь на себя насмешки со стороны роялистов, отпустив захваченного принца. Они станут непременно говорить, что правительство сделало глупость, послав в Эттенгейм за принцем, а потом испугалось общественного мнения и Европы; что, одним словом, у правительства достало воли желать преступления, но не достало твердости его совершить. Вместо того чтобы давать им повод к насмешкам, лучше привести их в трепет. Ведь принц находился в Эттенгейме, подле самой границы, при таких обстоятельствах, очевидно, не без причины. Возможно ли, чтобы он оставался так близко от опасности без всякой цели и не являлся до какой-либо степени соучастником заговора? Во всяком случае, он проживал в Эттенгейме для поощрения происков эмигрантов внутри Франции, для возбуждения междоусобной войны с намерением опять поднять оружие против отечества. Преступления того и другого рода строго наказывались законами всех времен, и надлежало применить эти законы к пленнику.

Такие рассуждения Первый консул составлял сам себе и часто слышал от других. Восемнадцатого марта принца взяли из Страсбургской крепости и повезли под стражей в Париж.

Когда наступила пора страшной жертвы, Первый консул захотел уединиться.

В тот же день, в Вербное воскресенье, он уехал в Мальмезон, убежище, где мог, наверное больше, чем где-нибудь, найти уединение и покой. Там он не принимал никого, кроме консулов, министров и своих братьев, расхаживал один часами, демонстрируя внешнее спокойствие, которого не имел в сердце. Доказательством его беспокойства служит само бездействие его, потому что он не продиктовал ни одного письма за неделю своего пребывания в Мальмезоне — единственный пример праздности в его жизни. Жозефина, знавшая, как и все родные, об аресте принца, со своей невольной симпатией к Бурбонам пребывала в ужасе от перспективы пролития царственной крови, и с дальновидностью сердца, свойственной женщинам, несколько раз со слезами говорила ему о принце, еще не веря, но опасаясь, что его погибель предрешена. Первый консул противился этим слезам, боясь их действия на самого себя. С простотой, которой старался придать вид суровости, он отвечал Жозефине: «Ты женщина и ничего не смыслишь в моей политике; твое дело молчать».

Несчастный принц прибыл в Париж 20-го числа в полдень. До пяти часов его держали у Шарантонской заставы в карете, под конвоем.

По военному закону дивизионному командиру следовало созвать комиссию и распорядиться исполнением приговора. Комендантом Парижа и начальником дивизии являлся Мюрат. Получив приказание консулов, генерал опечалился. Он был, как мы сказали, человек храбрый, иногда легкомысленный, но предобрый. С отчаянием сказал он одному из приближенных, указывая на свой мундир, что Первый консул хочет замарать его кровью. Мюрат поскакал в Сен-Клу выразить своему грозному шурину чувства, которыми был переполнен. Первый консул сам больше склонен был разделять их, нежели хотел бы, и скрыл под наружной твердостью свое тайное волнение. Он сурово обошелся с Мюратом, выговорил ему за малодушие в резких выражениях и в заключение горделиво сказал, что готов пощадить его трусость и подписать сам, своей консульской рукой, необходимые приказы.

Первый консул отозвал Савари с бивильского берега, где тщетно ожидали принцев, принимавших участие в заговоре, и поручил ему принести в жертву принца, не имевшего никакого отношения к заговору. Полковник Савари готов был отдать Первому консулу свою жизнь и честь. Первый консул велел Савари доставить приказы Мюрату и отправиться в Венсен наблюдать за их исполнением. Надлежало составить комиссию, назначить гарнизонных полковников ее членами, генерала Гюллена — председателем и собраться немедленно, чтобы все закончить в ту же ночь. Если бы последовал приговор о смертной казни (в чем не было и сомнений), то казнить пленника следовало так же без отлагательства.

По закону эти приказы исполнялись от имени Мю-рата, на деле Мюрат не участвовал в них нисколько.