Досадуя, что не поймал ни одного из принцев, злоумышлявших против него, Первый консул обратил внимание на все места, где только они проживали. Однажды утром, на заседании с Талейраном и Фуше, ему рассказали, что Людовик XVIII с герцогом Ангулемским живут в Варшаве, а граф д’Артуа и герцог Берри — в Лондоне, как и принцы Конде, кроме одного, самого юного, самого предприимчивого, герцога Энгиенского, который живет в Эттенгейме, очень близко от Страсбурга. Как мы знаем, с этой же стороны английские поверенные Тейлор, Смит и Дрейк старались плести интриги. Уму Первого консула вдруг представилась мысль, что юный принц мог воспользоваться страсбургским мостом точно так же, как граф д’Артуа хотел воспользоваться бивиль-ским берегом, и он решил послать туда расторопного жандармского унтер-офицера для сбора сведений. Нашелся один, который в молодости служил у принцев Конде. Ему велели переодеться, отправиться в Эттенгейм и осведомиться о принце, образе его жизни и сношениях.
Как известно, принц жил там уже некоторое времени подле княгини Роган, к которой был очень привязан, деля свое время между этой склонностью и страстью к охоте, находившей удовлетворение в Шварцвальдских горах. Английский кабинет предписал принцу находиться на берегах Рейна, вероятно, в ожидании переворота. Принц полагал, что вскоре будет вынужден воевать против своего отечества — мысль, к которой он за несколько последних лет уже привык. Но ничто не указывает, что он знал о заговоре Жоржа. Напротив, по всему ясно, что он не знал о нем, часто находясь в отсутствии, ездя на охоту и на спектакли в Страсбург. Достоверно только, что этот слух распространился до такой степени, что отец писал принцу из Лондона, советуя ему в довольно строгих выражениях быть осторожнее. С принцем находились несколько эмигрантов, в том числе некий маркиз Тюмери.
Унтер-офицер, посланный для сбора сведений, в самом доме принца узнал множество подробностей, из которых предубежденные умы могли легко вывести опасные заключения. Рассказывали, что юный герцог часто уезжает из дома, даже на несколько дней, иногда бывает и в Страсбурге. При нем находится лицо, роль которого почему-то сочли гораздо больше, чем она была. Имя его произносилось немцами до такой степени искаженно, что его можно было принять за Дюмурье. Лицо это был маркиз Тюмери, о котором мы сейчас упоминали и которого унтер-офицер, обманутый немецким выговором, от чистого сердца счел за славного генерала Дюмурье58 и изложил все подробности в донесении, написанном под влиянием злосчастной ошибки и немедленно отосланном в Париж.
Роковое донесение пришло утром 10 марта. Накануне вечером, ночью и даже в тот же день утром несколько раз повторялось еще одно роковое свидетельство. Эти показания давал Леридан, слуга Жоржа, арестованный вместе с ним. Сперва он упорствовал, потом стал говорить с полным, казалось, чистосердечием и наконец объявил, что действительно существует заговор и главой заговора является принц. Он, со своей стороны, так полагает потому, что видел иногда у Жоржа какого-то молодого человека, прекрасно воспитанного, богато одетого, бывшего предметом общего уважения.
Эти сведения доложили Первому консулу и в то же время ему вручили рапорт унтер-офицера. В голове Наполеона образовалось самое пагубное сочетание мыслей.
План заговорщиков получал очевидную полноту: граф д’Артуа приедет через Нормандию с Пишегрю, а герцог Энгиенский — через Эльзас с Дюмурье. Чтобы возвратиться во Францию, Бурбоны являлись в сопровождении двух славных республиканских генералов. Ум Первого консула, обыкновенно столь светлый, столь твердый, не устоял против стольких обманчивых признаков. Читая рапорт унтер-офицера, Первый консул пришел в чрезвычайное волнение. Он очень дурно принял Реаля, явившегося в тот момент, выругал его за то, что так поздно узнает такие важные подробности, и сам от чистого сердца поверил, что напал на вторую и самую опасную часть заговора.
Немедленно созвали чрезвычайный совет из трех консулов, министров и Фуше, полковникам Орденеру и Колен-куру также велели явиться в Тюильри. В ожидании этих господ Наполеон разбирал карты рейнских земель, чтобы составить план похищения принца, и, не находя нужных, в волнении ронял на пол все остальные.