История Консульства и Империи. Книга I. Консульство

Впрочем, нельзя сказать, чтоб эти приказания звучали совершенно необратимо: еще оставалось средство спасти несчастного принца. Реаль собирался ехать в Венсен, подробно допросить пленника и выяснить все, что он знал о заговоре. Увидевшись с пленником, услышав от него чистосердечное объяснение, Реаль мог бы передать свои впечатления тому, в чьих руках находилась жизнь принца. Следовательно, даже по произнесении приговора еще существовала возможность сойти с ужасной дороги, оставить герцогу Энгиенскому жизнь.

Таково было последнее средство спасения молодого принца и удержания Первого консула от важной ошибки. Первый консул думал об этом средстве даже после приказов, которые отдал. В печальный вечер 20 марта он затворился в Мальмезоне с женой, секретарем, несколькими дамами и офицерами. Рассеянный, притворяясь спокойным, он расхаживал по залу, наконец сел играть в шахматы с одной из дам, которая, зная о прибытии принца, содрогалась от ужаса при мысли о возможных последствиях рокового дня⁵⁹. Она не смела взглянуть на Первого консула, который в рассеянии несколько раз бормотал известнейшие стихи французских поэтов о милосердии: сперва те, которые Корнель приписывал Августу, а потом те, что Вольтер заставил произносить Альзиру.

Это с его стороны не могло оказаться бесчеловечной шуткой: она была бы слишком презренна и бесполезна. Но твердый человек явно волновался и по временам задумывался о величии, о благородстве прощения. Дама подумала, что принц спасен, и обрадовалась. К несчастью, случилось не так.

Наскоро собралась комиссия, члены ее по большей части и не знали, кто будет подсудимым. Им сказали, что нужно осудить одного эмигранта за нарушение законов Республики, затем объявили его имя. Некоторые из этих республиканских солдат, будучи во время падения престола

детьми, едва знали, что имя герцога Энгиенского принадлежит прямому наследнику фамилии Конде. Однако сердца их все же болели от подобного поручения, потому что уже несколько лет, как миновали суды над эмигрантами.

Наконец привели герцога. Он был спокоен, даже горд и ничего не знал об ожидавшей его участи. На вопросы о его имени и действиях отвечал твердо, отказался от всякого участия в заговоре, но признался, может быть, несколько хвастливо, что некогда служил против Франции и находится ныне на берегах Рейна, чтобы служить против нее опять точно таким же образом. Когда председатель суда стал упирать на этот пункт с намерением показать ему опасность подобного признания, принц повторил свои слова еще раз, с отвагой, которую опасность облагораживала, но которая оскорбила солдат, привыкших проливать кровь, защищая родную землю. Это впечатление оказалось роковым.

Принц несколько раз настоятельно потребовал свидания с Первым консулом. Его отвели назад в камеру и начали собирать голоса. Хотя неоднократные признания обличали в арестованном заклятого врага революции, однако судьи были тронуты молодостью и мужеством принца. Законы Республики и всех времен карали уголовной казнью преступления против отечества. Но много законов оказалось нарушено и против принца: например, его схватили на иностранной земле, лишили защитника, и эти обстоятельства должны были тоже подействовать на приговор судей.

Продолжая пребывать в некоторой неуверенности, скорбя о своей роли, злосчастные судьи произнесли смертный приговор. Впрочем, большая половина их выразила желание представить приговор на милосердие Первого консула, особенно же привезти к нему принца, который требовал свидания. Но утренние приказы, предписывавшие покончить дело в ту же ночь, звучали очень точно. Один только Реаль, приехав и допросив принца, мог получить отсрочку. Но Реаль не приезжал. Ночь минула, настал день. Принца отвели в ров замка, и там, с твердостью, достойной его происхождения, он встретил залп солдат, против которых столько раз сражался в рядах австрийской армии. Горькое возмездие междоусобной войны!

Его погребли на том самом месте, где он пал.

Полковник Савари немедленно отправился к Первому консулу с отчетом об исполнении его приказаний. Дорогой он повстречал Реаля, который ехал допрашивать пленника. Государственный советник, изнуренный усталостью от занятий в течение нескольких дней и ночей, запретил своей прислуге будить его. Приказ Первого консула вручили ему только в пять часов утра, он немедленно выехал, но было уже поздно.

Полковник Савари прибыл в Мальмезон очень расстроенный. Его приезд подал повод к печальной сцене. Госпожа Бонапарт, увидев его, поняла, что все кончено, и залилась слезами. Коленкур в ужасе твердил, что его обесчестили. Савари прошел в кабинет Первого консула, рассказал ему о том, что произошло в Венсене. Первый консул тотчас же спросил его: «Виделся ли Реаль с пленником?» Не успел полковник договорить, как вошел сам Реаль и, трепеща, стал извиняться за неисполнение полученных приказаний. Не обнаружив ни одобрения, ни порицания, Первый консул отпустил всех, заперся в своей библиотеке и пробыл там несколько часов один.