История Консульства и Империи. Книга I. Консульство

Некоторое время казалось, что вернулись самые тяжкие времена революции. В Париже распространился ужас. Враги Первого консула жестоко пользовались общим беспокойством и толковали о нем все то, что некогда говорилось о бывшем Комитете общественного спасения. Наполеон слышал все эти толки, и озлобление его, возраставшее беспрестанно, делало его способным на самые крутые меры. Он стал угрюм, суров и не щадил никого.

Тяжкое уныние господствовало в Париже. Страшный закон не возбудил ни в ком низкой решимости предать заговорщиков, но никто и не соглашался дать им пристанище. Эти несчастные, разобщенные из-за трудностей, скитались по ночам из дома в дом, платили иногда по шести и восьми тысяч франков за убежище, предоставленное буквально на несколько часов. Жорж еще твердо переносил свое положение, привыкнув к превратностям междоусобной войны, но дворяне, которые ожидали, что Франция, или по крайней мере их партия, примет их с распростертыми объятиями, а нашли только равнодушие, смущение или порицание, пришли в отчаяние от своей попытки. Теперь они яснее сознавали гнусность умысла и презренность связей, на которые сами осудили себя, проникнув во Францию с шайкой шуанов.

Пишегрю, который наряду со своими жалкими пороками обладал известными достоинствами (хладнокровием, благоразумием, отменной проницательностью), видел ясно, что не только не оправился от своего первого падения, но вообще пал на самое дно. Первая вина его, состоявшая в предосудительных сношениях с принцем Конде, довела его до звания изменника, а потом беглеца. Теперь он оказался среди соучастников разбойничьего убийства. На этот раз у победителя Голландии уже не оставалось и следа бывшей славы! Услышав об аресте Моро, он угадал ожидавшую его участь и воскликнул, что погиб. Сообщество шуанов его не устраивало категорически, он утешался в беседах с Ривьером, которого находил благоразумнее и рассудительнее прочих приверженцев графа д’Артуа, присланных в Париж. Раз вечером, впав в отчаяние, он схватил пистолет и хотел застрелиться, но ему помешал все тот же Ривьер.

Подобное положение не могло продлиться долго. Один офицер, находившийся при Пишегрю, изменил ему и предал его в руки полиции. Генерал спал, окруженный оружием, с которым не расставался, и книгами, составлявшими его привычное чтение; лампу погасили. Отряд жандармов вошел в его убежище. Проснувшись от шума, Пишегрю было кинулся к оружию, но не успел схватить его, однако защищался несколько минут с чрезвычайной силой. Вскоре побежденный, он сдался и был отвезен в Тампль.

Арман, а потом и Жюль Полиньяки, а также Ривьер в свою очередь опасались полиции, и вскоре их действительно арестовали при перемене убежища. Эти аресты произвели на публику глубокое впечатление. Все люди, чуждые партийных пристрастий, уверились в действительном существовании заговора. Присутствие Пишегрю и личных друзей графа д’Артуа не вызывало уже никакого сомнения. Реальность опасности, какой подвергался Первый консул, обнаружилась вполне, и публика живее, чем когда-либо, сочувствовала ему.

Однако недоброжелатели, несколько смущенные, все же не умолкали. По их мнению, Полиньяки и Ривьер — это всего лишь безумцы, не умевшие сидеть смирно, беспрестанно волновавшиеся вместе с графом д’Артуа и прибывшие во Францию только посмотреть, не благоприятствуют ли их партии обстоятельства. Но не существовало ни серьезного заговора, ни реальной опасности, которые могли бы оправдать столь жесткие действия Первого консула.

Чтобы закрыть рот этим говорунам, надлежало поймать Жоржа. Тогда бы уже решительно не осталось возможности сказать, что Полиньяки, Ривьер, Пишегрю и Жорж живут в Париже простыми наблюдателями. Благодаря грозным мерам, принятым со стороны правительства, вскоре явилось и это последнее доказательство.

Жорж, преследуемый множеством сыщиков, вынужденный ежедневно менять пристанище, не имея возможности выбраться из Парижа, наконец попался. Следы его давно нашли, но, к чести того времени, надо признаться, никто не соглашался предать его, хотя все желали его ареста. Девятого марта, в сумерки, несколько полицейских чиновников окружили один дом, навлекший на себя подозрение. Жорж, находившийся в нем, попробовал выйти. В семь часов вечера он сел у Пантеона в кабриолет, извозчиком которого был его доверенный человек, отважный молодой шуан. Полицейские офицеры бежали во весь дух за кабриолетом до поворота на улицу Бюсси. Жорж торопил товарища, как вдруг один из полицейских схватил лошадь под уздцы. Жорж свалил его замертво пистолетным выстрелом, выскочил из кабриолета и хотел бежать. Но окруженный народом, схваченный, несмотря на все свои усилия, был отдан в руки стражи, поспешно прибежавшей на шум. Тотчас же узнали в беглеце того страшного Жоржа, которого так долго искали и наконец поймали к общей радости парижан. (В самом деле, над жителями тяготело принуждение, от которого они теперь освобождались.) Вместе с Жоржем арестовали и его слугу, едва успевшего отбежать на несколько шагов.