Весть о новом правительстве повсюду была принята с радостью, но, несмотря на это, революционная партия находила себе ревностных поборников, которые могли сделаться опасными, особенно в южных провинциях. Везде, где показывались мятежники, молодежь готова была вступить с ними в рукопашную. Победа или поражение той или другой стороны повлекли бы за собой страшные последствия.
В военном руководстве также произошли некоторые перемены.
Генерал Моро, глубоко раздраженный против Директории, которая так дурно наградила его патриотическое увлечение во время кампании 1799 года3, согласился перейти на сторону генерала Бонапарта и помочь ему навести порядок. Бонапарт соединил Рейнскую и Швейцарскую армии и поручил Моро командование над ними. Это было самое значительное и исправное войско Республики, и его нельзя было отдать в лучшие руки.
Рейнские и швейцарские легионы включали в себя самых горячих республиканцев и многих завистников победителя Италии и Египта. Ими командовал Массена, который, несмотря на то, что подчинялся гению Бонапарта, не слишком любил его: он то поражался своему начальнику, то сердился на него. От Массены можно было ожидать какого-нибудь неприятного противоречия по поводу 18-го брюмера. А выбор Моро одним ударом уничтожал всякие возражения и отнимал у недовольной армии недовольного генерала. Выбор этот был равным образом хорош и в военном отношении: рейнские и швейцарские войска в случае войны должны были действовать в Германии, а никто из генералов не знал этот театр войны так хорошо, как Моро.
Массена же был отправлен в Итальянскую армию, в места и к солдатам, которые были ему отлично знакомы. Его самолюбию льстило, что он избран для продолжения блестящих подвигов, совершенных генералом Бонапартом. Его отозвали из армии, с которой он только что одержал победу и где создал себе опору, и перевели в новое войско, ненавидевшее Директорию и составленное из поклонников 18-го брюмера. Этот выбор, как и предшествующий, был очень хорош в военном отношении. Надлежало оспорить у австрийцев Апеннины, а для такого рода войны и на таком театре Массена не имел соперников.
Сделав необходимые назначения, консулы могли наконец приступить к делу самой настоятельной потребности: к финансам.
Чтобы получить от капиталистов деньги, надлежало сначала отменить прогрессивный принудительный заем, который, вместе с законом о заложниках, возбуждал всеобщее неудовольствие. Не производя такого зла, какое им приписывали, обе эти меры, ничтожные в смысле пользы, напоминали самые гнусные проявления террора. Даже сами революционеры, которые в порыве патриотического жара вытребовали эти меры у Директории, вдруг изменили свое мнение и восстали против них.
Вступив в должность, Годен тотчас же по приказанию консулов представил законодательным комиссиям декрет о прекращении прогрессивного принудительного займа. Прекращение этой меры было принято с всеобщим восторгом. Прогрессивный принудительный заем был заменен военным побором, состоявшим в прибавлении небольшой суммы к главным поземельным повинностям и личным податям. Эту повинность, как и прочие подати, можно было вносить деньгами и всякого рода бумагами, но по причине крайней нужды требовалось, чтобы половину непременно выплачивали наличностью. Тем не менее военный побор не мог быстро изменить ситуацию, нужны были суммы, которые следовало срочно выдавать из казны.
Годен после первого своего распоряжения, которое пришлось по душе капиталистам, составил воззвание к главным парижским банкирам и попросил у них помощи. Бонапарт тоже обратился к ним напрямую, и сумма в двенадцать миллионов звонкой монетой была немедленно отпущена правительству. Долг этот должны были выплатить из первого военного побора. Такое пособие было истинным благодеянием и делало честь усердию парижских банкиров. Но оно облегчило положение только на несколько дней. Надо было искать средства на более длительный срок.
Чтобы выйти из создавшегося положения, пришлось преобразовать сбор денежных средств и, снова открыв источники общественного дохода, восстановить общественный кредит.
Во всяком государстве, где с имений и лиц взимаются подати, должны существовать именные списки граждан с указанием их состояния и роспись имущества с оценкой дохода. Необходимо, чтобы сбор податей совершался точно и благоразумно; точно — для обеспечения дохода, благоразумно — чтобы не стеснять плательщиков.
Ничего подобного не было во Франции в 1799 году. По совету Годена консулы не побоялись снова открыть некоторые учреждения прежнего правительства, оказавшиеся полезными. На основании прежней была организована система прямых сборов. В каждый департамент назначались директор и инспектор, и, кроме того, восемь-десять контролеров распределялись, смотря по надобности, по округам. Они должны были сами составлять списки и сметы, то есть делать перепись и определять размер подати.
Надеялись, что в течение шести недель эта администрация заработает, а в два или три месяца составит полные списки.
Теперь оставалось организовать сбор и взнос податей в казну.