История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3

Такова была печальная кампания 1812 года в Испании. Она началась потерей крепостей Сьюдад-Родриго и Бадахос, которые мы неосторожно оголили ради взятия Валенсии и из-за отправки части войск в Россию. Ненадолго прервавшись, она продолжилась и была отмечена поражением при Саламанке, ставшим следствием удаления Наполеона, недостаточного авторитета Жозефа, отказа в содействии со стороны некоторых военачальников и безрассудства Мармона. И наконец, закончилась кампания уходом из Мадрида, оставлением Андалусии и объединением всех армий, хоть и запоздалым, но еще способным заставить Веллингтона заплатить за слишком легко доставшиеся ему победы. Однако неуверенность Жозефа и Журдана, не осмелившихся настоять на правильном решении, привела к последней неудаче, в результате которой 40 тысяч англичан ускользнули от 85 тысяч французов, перерезавших их линию коммуникаций.

Таким образом, в 1812 году англичане отбили у нас Сьюдад-Родриго и Бадахос, выиграли решающее сражение, ненадолго захватили Мадрид, вынудили нас оставить Андалусию, атаковали нас даже в Бургосе и, вернувшись целыми и невредимыми после смелых операций, обнажили всю слабость нашего положения в Испании. Слабость эта была следствием многих причин, вытекавших из одной, главной – пренебрежения Наполеона, который не обладал даром вездесущности и, не имея возможности должным образом командовать из Парижа, еще менее мог командовать из Москвы.

Столько одновременных событий, катастрофических на севере и досадных на юге, должны были вызвать и вызвали большое волнение в Европе. Англия, забыв о том, что ей пришлось уйти из Мадрида, и помня только о том, что она в него вступила, воображала, будто почти освободила Иберийский полуостров от захватчиков; побуждая императора Александра к сопротивлению и не ожидая от него многого, она крайне удивилась, узнав о нашем поражении и возвращении к Неману, и теперь предавалась исступленной радости.

Германия, ошеломленная разворачивающейся у нее на глазах картиной, начинала считать нас побежденными, еще не решаясь считать уничтоженными, но при виде разрозненных отрядов обмороженных и истощенных от голода солдат начинала надеяться и на это. С каждым днем этого печального декабря возрождались надежды Германии, с надеждами – мужество, а с мужеством – неистовая ярость. Тайные общества, образовавшиеся в ее лоне, пришли в движение и готовились к всеобщему восстанию. Но Германия продолжала витать между надеждой и страхом, не решаясь предаться своему порыву, и с пламенным любопытством ожидала дальнейших событий. Наполеон между тем тайно возвращался в Париж, где его ждали преступная радость противников, уныние льстецов, удивление и боль обычных людей и боль без удивления людей сведущих. И однако ни возбужденные гордыней победители, ни ненавидевшие нас враги, ни глубоко скорбящие добрые граждане не могли даже представить подлинного масштаба катастрофы. Скоро, увы, им предстояло узнать всё.

XLVII Когорты

В то время как волнуемая надеждой, страхом и ненавистью Европа гадала, что сталось с Наполеоном, погиб он или спасся, французский император в обществе Коленкура, Дюрока, Мутона, Лефевра-Денуэтта и мамелюка Рустама пересекал на санях бескрайние равнины Литвы, Польши и Саксонии, глубоко зарывшись в меховые шубы, ибо если бы его узнали или неосторожно произнесли его имя, это могло тотчас привести к трагической катастрофе. Человек, внушавший восхищение народам и бывший некогда предметом суеверного поклонения, теперь не укрылся бы от их ярости. Только дважды Наполеон открылся – в Варшаве и в Дрездене.

В Варшаве ему нужно было сказать несколько слов полякам, дабы подвигнуть их на последнее высочайшее усилие. Коленкур в дорожном костюме явился, как привидение, к архиепископу Малинскому, привел его в величайшее удивление, назвавшись и сказав, с кем он, и отвел архиепископа в скромную гостиницу, где тайно остановился Наполеон. Прадт обнаружил императора в дрянной клетушке (где ему разожгли огонь не без усилий с его стороны), скрывавшим страдания гордости под притворной веселостью. Он позвал главных польских министров, повелев им хранить молчание о своем пребывании в Варшаве; ободрил их, обещал не оставлять Польшу и вскоре вернуться во главе мощной армии; заявил, что русским пришлось хуже, чем ему; что они не смогут восстановить потери, в то время как он мигом восстановит свои; и что фундаментальная несоразмерность могущества России могуществу Франции через три месяца выявится и всё вернется на свои места.