История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3

но, не имея возможности замалчивать Русскую катастрофу с таким человеком, как Камбасерес, он говорил пустяки, цену которым знал и сам, человеку, который знал ее так же, как и он. Сказав всё это, Наполеон поблагодарил Камбасереса за проявленное усердие и вернулся к теме, которую хотел сделать великим событием дня, к заговору Мале, вовсе не упрекая своего великого канцлера, судию обыкновенно разумного и человечного, в бессмысленной смерти многих жертв. Он повторил слова, которым из его уст предстояло перейти на уста всех высших чиновников государства, о том, что ему нужны не только храбрые солдаты, но и твердые администраторы, способные умереть ради защиты трона, как солдаты ради защиты родины. Затем он заговорил об опасностях, которым подвергся и которым ему еще предстояло подвергнуться, чтобы исправить положение дел; о необходимости обеспечить передачу короны сыну, если он погибнет, и средствах этого добиться; о преимуществах заблаговременной коронации заранее назначенного наследника, что довольно часто случалось в мире; и наконец, о необходимости великого представления, которое поразит людское воображение и заставит гражданских чиновников услышать голос долга.

Рассуждения эти были направлены против честного и неподкупного чиновника, который, увы, своим поведением во время недолгого успеха Мале доставил обильную пищу злым языкам. Будучи префектом Сены и прибыв в город в минуту, когда заговорщики входили в ратушу, господин Фрошо поверил их речам, ни на секунду не заподозрил, что они хотят ввести его в заблуждение, и просто повиновался мнимому декрету Сената, приказав подготовить главный зал ратуши для приема нового правительства. Конечно, проявленная им легковерность давала такой же повод к насмешкам, как и арест Савари, но объяснялась, как и всё дело, непрочностью имперских учреждений, и ее следовало бы, повторим, предать забвению, а не привлекать к ней внимание публики. Наполеон же, напротив, хоть и уважал Фрошо и не питал к нему враждебных чувств, решил использовать его в представлении, которое готовил и к которому хотел привлечь общественное внимание, чтобы оно не задержалось на событиях в России. Он решил вызвать господина Фрошо в Государственный совет, а все главные государственные органы собрать во дворце Тюильри и обратиться к ним с торжественной речью, посвященной его возвращению и текущим событиям. Обычай этот, укоренившийся в наше время, тогда еще был не в ходу. Великий канцлер Камбасерес указал руководителям всех органов, какова должна быть направленность их торжественных речей, и в воскресенье 20 декабря, через день после своего прибытия, Наполеон принял Сенат, Государственный совет и главные управления.

От имени Сената взял слово Ласепед, его президент. Он начал с поздравления Наполеона с благополучным возвращением, поздравил с этим событием и Францию, ибо «всякое отсутствие Императора, замедляя благотворное воздействие его гения, является национальным бедствием». Затем он перешел к основной теме, но не к Русской кампании, а к заговору Мале. Люди, которым милосердный император простил их прошлые преступления, сказал он, захотели ввергнуть Францию в анархию, коей ее вывел его покровительствующий гений; но их злодеяние было недолгим, а наказание – скорым. Франция, искушенная безумным посягательством, вновь почувствовала, чем обязана наполеоновской династии, и вознамерилась остаться ей верной навсегда, а Сенат, учрежденный для ее сохранения, решился умереть ради нее.

Мы видим, что не имеет смысла прислушиваться к этим уже не раз слышанным банальностям. Однако один пассаж хвалебной речи заслуживал внимания. В начальные эпохи наших древних династий, добавлял президент Сената, монарх не раз приказывал, чтобы торжественная клятва заранее связала французов всех званий с наследником трона, и если позволял возраст юного принца, на его главу возлагалась корона как залог будущей власти и символ непрерывности правления.

Очевидно, эти слова были подсказаны сверху и являлись первым указанием на план, о котором мы упомянули: заранее подготовить, на случай внезапной гибели Наполеона, передачу императорской короны его сыну. Речь Сената заканчивалась словами о стихиях, ставших единственной причиной неудачи Русской экспедиции;

о варварстве русских, сжигавших свои города вместо того, чтобы сдавать их французам; о скорби императора Наполеона, хотевшего не беспощадной войны, а справедливого урегулирования разногласий; о храбрости французов, по-прежнему готовых встать под знамена и завоевать славный мир.

Восседавший на троне Наполеон отвечал словами, которые, хоть и вписывались в заданную им модель, но носили иной характер, нежели речи унылых льстецов.