История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3

Я приказал провести призыв 350 тысяч человек; проект сенатус-консульта составлен и будет в ближайшее время обнародован. Подготовлен также декрет о созыве Законодательного корпуса. Я не намерен просить у него введения новых налогов, но его присутствие может быть полезно в нынешних обстоятельствах, ибо, может статься, я предложу ему принять некоторые законодательные меры.

Уместно ли ожидать предложений о мире после подобного урегулирования наших сил, или правильнее выступить с ними? Если мы выступим с предложением мира, нужно ли вести переговоры напрямую с Россией или предпочтительнее обратиться к Австрии и просить ее вмешательства? По этим вопросам я и призываю вас высказать мне свои суждения».

После этого сжатого и твердого изложения сути дела каждый из присутствовавших высказался в своем духе.

Коленкур, как убежденный гражданин и добрый человек, заявил о необходимости мира и уместности прямых переговоров с Россией. Свое мнение он подкрепил соображениями, имевшими большой вес в его устах, ибо он много лет с честью прослужил в Санкт-Петербурге. Мудрый Камбасерес, с присущей ему инстинктивной осторожностью, склонялся к тому, чтобы тотчас обратиться напрямую к более сильному, к тому, от кого зависит всё, то есть к императору России, и при первой возможности договориться с ним обо всем. Он не доверял Австрии, которая предлагала свои услуги, по его мнению, только для того, чтобы запросить за них высочайшую цену, и потому высказал то же мнение, что и Коленкур, и энергично поддержал его предложение. Талейран в нескольких кратких и сентенциозных выражениях также ратовал за то, чтобы незамедлительно обратиться к России, дабы прийти к миру без долгих обходных путей, получить его быстро и не дороже, чем при посредничестве Австрии.

После их выступлений Маре долго развивал противоположное мнение и, подкрепляя его теми сведениями, которые собирал каждодневно, с большим основанием говорил о трудности установления прямого контакта с Россией, все подступы к которой закрыты, и, напротив, о том, как легко воспользоваться посредничеством Австрии, все пути к которой открылись сами. Смешивая с верным суждением заблуждения легковерного ума, он выказал всецелую веру в бескорыстие венского двора, его привязанность к альянсу, а также любовь тестя к зятю и заявил, что с Австрией будет легко и безопасно договориться, не указав, правда, какой ценой можно будет получить ее услуги.

Скромный и здравомыслящий Шампаньи видел большие трудности в переговорах с Россией, считал, что легче будет договориться с Австрией, был склонен доверять венскому двору, при котором служил, был согласен отплатить ему за услуги и высказался подобно Маре. Д’Отрив и Бенардьер поддержали мнение своего министра. Тем самым получилось четыре голоса против трех в пользу вовлечения австрийского двора.

Чтобы от подобного совета была польза, следовало, приняв посредничество Австрии как единственно допустимое, пойти и дальше и осмелиться обсудить, на каких условиях придется принять услуги венского двора, откровенно эти условия изложить и согласиться с ними, ибо, как мы вскоре увидим, они были приемлемы. Если же услуг Вены не хотели, следовало показать, что нужно весьма осторожно вести себя, чтобы уклониться от ее вмешательства, уменьшить, а не увеличить ее роль, и главное, задержать ее решения и успеть победить страны коалиции, прежде чем она вступит в дело.

Но Наполеон не хотел заходить так далеко и, ослепленный желаниями, слишком поздно заметил ошибку, которую собирался теперь совершить. Он хорошо понял только то, что в настоящую минуту имеется единственное средство открыть переговоры – воспользоваться услугами венского двора. Но ему не хотелось отдавать себе отчет в том, чего это будет стоить, и он убеждал себя, что, получив прежде обещанную ей в возмещение за Галицию Иллирию и получив ее теперь даром, Австрия сочтет себя достаточно вознагражденной. Это было роковое заблуждение, которому предстояло стать почти столь же гибельным, как экспедиция в Россию. Вдобавок, желая для успокоения общественного мнения объявить о начале переговоров, Наполеон находил достойным и уместным предоставить ведение переговоров тестю, по видимости не вмешиваясь в них лично.

По обыкновению таких политических советов, редких и торжественных, Наполеон просто поблагодарил, не объяснившись, членов собрания, хоть и склонился, казалось, к мнению, получившему перевес. Он убедился в необходимости начинать мирные переговоры и вести их через посредство Австрии; приступить в то же время к огромному развертыванию сил; представить сенатус-консульт о призыве 350 тысяч человек; отложить на время созыв Законодательного корпуса, который в настоящую минуту мог слишком ярко отразить волнения общества.