История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3

В любое другое время даже такие недосказанные предложения относительно будущей участи Пруссии стали бы большим утешением для короля Фридриха-Вильгельма. Однако теперь, когда он находился в плену возбужденного общественного мнения и долетавших до него великолепных обещаний России и Англии, туманные надежды были слишком слабыми узами, чтобы вновь привязать его к Франции, особенно при отказе в двух предметах, которым он придавал большое значение: в деньгах и в крепостях Одера и Вислы. Король был бережлив в отношении финансов и осторожен в политике. В настоящую минуту он хотел вооружиться, дабы оставаться на уровне обстоятельств, и желал, чтобы вооружение ничего ему не стоило. Кроме того, ему хотелось быть хозяином у себя дома, а он не мог считать себя таковым, когда французы занимали Шпандау, Глогау, Кюстрин, Штеттин, Торн и Данциг. Оба отказа должны были чувствительно его огорчить и подтолкнуть к переходу в стан врагов Франции.

Объясняясь таким образом с германскими державами, слывущими союзницами, Наполеон ничего не упускал, чтобы быть в состоянии обойтись без них. Он отправил в Сенат упомянутые декреты, и Сенат покорно проголосовал за них. За них проголосовала бы и свободная ассамблея, с жаром и с проявлениями чувств, способными оказать самое счастливое влияние на дух страны. Пусть правительство ошиблось, пусть оно безрассудно поставило под угрозу величие, стоившее множества пролитой крови, в этом никто не сомневался. Но любой сведущий и патриотичный человек не мог спорить с тем, что на Францию надвигается враг, что нужно ему противостоять и отбросить его, а затем начать переговоры, даже ценой великих уступок, на которые Франция могла пойти, не ослабляя себя. Но на уступки следовало идти только после побед, которые вернут оружию не его славу, отныне неувядаемую, а престиж непобедимости, только что им утраченный. Необходимо сделать последнее усилие, а после него заключить мир – таково было мнение просвещенных людей. Но просвещенных людей обыкновенно редко слушают как государи, так и народы. Массы, некогда столь покорные и даже слишком покорные Наполеону, были теперь склонны порицать, роптать, словом, дурно встречать новое бремя, которое грозило на них свалиться.

Это обстоятельство не обескураживало Наполеона и не отнимало у него надежды добиться от Франции демонстрации национальных чувств, не уступавшей патриотическому подъему германцев и способной до некоторой степени опровергнуть распространенное в Европе мнение, что Франция так же устала от его деспотизма, как другие нации от его владычества. Он задумал добиться от городов и кантонов, чтобы они сами предложили ему в дар снаряженных и экипированных всадников, дабы восстановить огромные потери кавалерии в последней кампании. Достаточно было замолвить словечко единственному префекту: он передал бы намек одному из муниципальных советников большого города кантона, а затем предложение было бы сделано одним из крупных городов и ему тотчас начали бы подражать по всей Империи.

Самым подходящим для этой цели, самым густонаселенным, самым богатым и озабоченным общественными событиями был город Париж. Он первым и пришел в движение и начал с блестящего дарения. Один из членов муниципального совета сказал, что Париж, самый близкий к правительству и потому лучше осведомленный о его нуждах, должен подать пример; что поскольку наши враги возлагают великие надежды на отсутствие у нас кавалерии, нужно заменить 20 тысяч всадников, уничтоженных необычайно суровой зимой, 40 тысячами новых – превосходно снаряженных и вооруженных; что если монархи коалиции льстят себя надеждой на то, что общественное мнение их стран на их стороне, надо им доказать, что герой, спасший Францию от анархии, пользуется ничуть не меньшим благорасположением нации, что им восхищаются, его любят, ему безгранично преданы и никакая коалиция не одержит над ним верх. И муниципальный советник предложил подарить императору полк в пять сотен снаряженных и экипированных всадников. Едва его предложение прозвучало, как уже было принято, с воодушевлением вотировано и доставлено в Тюильри депутацией совета. Довольно было обнародовать рассказ об этой сцене в «Мониторе», чтобы пробудить патриотизм одних и небескорыстное усердие других и подстегнуть всякого префекта, которого еще не опередили его подчиненные. Во всех департаментах, заключенных между Рейном, Альпами и Пиренеями, предложения о дарениях не встретили никаких трудностей. Было побуждение со стороны префектов и их доверенных лиц, но было и полное одобрение всей страны, ибо ни один здравомыслящий и патриотичный гражданин не мог возражать против подобных предложений.