Нет нужды говорить, что это событие, хоть и предсказуемое, произвело огромное впечатление на Германию и всю Европу. Германские патриоты как никогда демонстративно выражали свою радость и надежды. По их мнению, Саксония, Бавария, Вюртемберг и все государи, которых они называли
Беспокоясь о Дрездене, Евгений при отступлении на Эльбу держался правее и передвинул свой центр в Виттенберг, вместо того чтобы передвинуть его в Магдебург, вследствие чего Гамбург остался без прикрытия. Полковники Теттенборн и Чернышев с 9-10 тысячами казаков и при поддержке частей легкой пехоты выдвинулись к Гамбургу и Любеку. Англичане, в свою очередь, вновь обустроившись на Гельголанде, собирали на острове вооружение, боеприпасы и всевозможное военное снаряжение. Их флотилии заполняли устье Эльбы. Столько и не понадобилось, чтобы вызвать брожение в уже воспламенившихся умах обитателей Гамбурга. Генерал Моран – не знаменитый Моран из корпуса Даву, а старый генерал с таким же именем, храбрый инвалид, отступал в ту минуту с двумя тысячами человек из Померании на Гамбург. Он был неожиданно атакован, смертельно ранен и захвачен вместе с частью своего небольшого войска.
С другой стороны, генерал Лористон, направленный через Оснабрюк, Ганновер и Брауншвейг на Магдебург, находился еще в сорока лье от этого места. Бурсье находился в Ганновере, в сборном пункте кавалерии. Сил, остававшихся в самом Гамбурге, было недостаточно ни для того, чтобы остановить казаков, ни для того, чтобы сдержать население, и французские власти покинули Гамбург, сдав город муниципальным властям, и направились на Бремен. Казаки Теттенборна тотчас вступили в город при всеобщем ликовании жителей и получили ключи от города, дабы вручить их императору Александру. Муниципальные власти, назначенные французами, сложили с себя полномочия, и их место занял прежний сенат. Тотчас приступили к формированию так называемого Гамбургского легиона, набирая в него волонтеров, готовых сражаться за общее дело. Вскоре прибыли и англичане и привели с собой суда, груженные сахаром, кофе и хлопком, что удвоило радость, ибо к удовлетворению по поводу избавления от ненавистной иностранной власти присоединилось удовольствие от упразднения континентальной блокады и возобновления свободы торговли.
Подобное же движение населения при приближении русских и прусских войск началось и в верховьях Эльбы, в Дрездене.
Несчастный Фридрих-Август, король Саксонии, до сей поры весьма привязанный к Наполеону, который осыпал его милостями и вернул ему Польшу, начинал чувствовать, что такие притязания не для него, что покой, любовь подданных и религиозные занятия составляют его подлинный и единственный удел. После последних событий, не выказывая меньшей преданности Франции, он, однако, искал советчика, который направил бы его слабость в лабиринте чрезвычайных обстоятельств, и счел наилучшим обратиться к императору Австрии, то есть к тестю и союзнику Наполеона. Меттерних тотчас постарался вовлечь короля в партию германских государей, которую пытался сформировать и целью которой было умиротворение Европы через посредничество между Россией, Англией и Францией и принуждение их принять выгодный для Германии мир.
Фридрих-Август без колебаний вступил на этот путь и потому весьма уклончиво отвечал на рекламации посла Франции, требовавшего у него то продовольствия, то пополнений, то кавалерию. Чтобы уклониться от этих требований, саксонский монарх ссылался на упадок, на нерасположение своих подданных и, наконец, на невозможность выполнить то, чего от него требуют, в предписанные сроки. Поскольку его армейский корпус вернулся на Эльбу под водительством Ренье, он расквартировал генерала в Торгау и под предлогом пополнения корпуса перевел его в крепость, чтобы тот выждал, сохраняя своего рода нейтралитет, подобный нейтралитету князя Шварценберга, направления австрийской политики. Что до отправки Наполеону кавалерии, состоявшей из 1200 великолепных кирасиров и 1200 превосходных гусар и егерей, король в ней категорически отказал. Чтобы возбудить в нем смелость для отказа, требовался страх еще больший, нежели страх перед Наполеоном, и это был страх перед казаками, появление которых, повсюду возвещаемое, заставляло трепетать даже союзников русских.