История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3

Наделав много шума этими доводами, чтобы подготовить себе извинения на случай любых событий, король негласно, но и не тайно, отправил Кнезебека в русскую штаб-квартиру, и с этого дня, можно сказать, начался его переход из одного альянса в другой. Видя, как французы шаг за шагом отступают от Немана к Висле, от Вислы к Одеру, а русские движутся вперед вслед за ними; слыша, как его подданные во весь голос взывают к нему, и понимая, что вопрос с часу на час решится без него, Фридрих-Вильгельм, не дожидаясь более советов рассудка, принялся ждать советов и решений от самих событий. К тому же его сердце гражданина и короля оставалось вместе с германцами, испускавшими тысячи криков за независимость Германии, и если его еще что-то удерживало, то только страх усугубить рабское положение столь дорогой ему страны.

Все пруссаки угадывали секрет королевского сердца и говорили о нем русским. Кнезебек мог только повторить эти доводы Александру. Нужно двигаться вперед, заставить французскую штаб-квартиру отойти из Познани к Франкфурту-на-Одере; двигаться на Варшаву, от Варшавы на Краков, и Силезия, обойденная с обеих сторон, падет прямо в руки Александра. Нужно сделать и больше: следует выдвигаться не только на Одер, но и на Эльбу, освободить справа Берлин и Гамбург, а слева – Дрезден. И тогда освободится не только Пруссия, которая тотчас поднимется как один человек, но восстанут и ганзейские провинции, Ганновер и Вестфалия, которые только ждут случая поднять мятеж; Саксония, которая ждет, чтобы ей помогли сойти с опасного пути, на который толкнул ее Наполеон; быть может, даже Вюртемберг и Бавария. Но что в тысячу раз важнее, освободится Австрия, освободится от пут, в которых ее удерживают политика и родственные узы.

Вдумчивые военные во главе с Кутузовым не одобряли столь смелого марша. Невозможно было оставить за спиной Данциг и Торн с 30 тысячами в гарнизонах и Штеттин, Кюстрин, Глогау и Шпандау, в которых находились еще 30 тысяч солдат, хотя бы не заблокировав эти крепости. Но тогда, оставив справа 40 тысяч человек перед крепостями Вислы и 20–30 тысяч слева перед Варшавой и австрийцами, пришлось бы наступать на французов только с 50 тысячами солдат. Французам окажут большую услугу, оттеснив их и вынудив сконцентрироваться на Эльбе, куда русские придут настолько же ослабленными, насколько усилятся французы. Русские были непобедимы за Неманом, но будут неспособны победить на Эльбе. Поэтому безумием было бы подставляться под первый прыжок грозного льва, одолеть которого можно, только ловко уворачиваясь от него.

Такие рассуждения вызывали возмущение воодушевленных германцев и охваченных энтузиазмом русских. И правда, бывают редкие дни, когда чувство обладает большей правотой, чем рассудок. Они отвечали, что французы заперты в крепостях и для их сдерживания хватит пруссаков и 20 тысяч русских; что поляки уже не ждут от Франции восстановления их родины и готовы принять таковое от Александра; что австрийские солдаты ежедневно выпивают с русскими солдатами и охотно отступят и перед самым малым корпусом. Поэтому не менее 80 тысяч человек останется для наступления на принца Евгения, у которого не более 20 тысяч солдат, а 25–30 тысячам французов, засевшим в Берлине и угрожаемым со всех сторон, будет трудно удержаться; простая отвлекающая атака вынудит французскую штаб-квартиру отойти от Познани на Франкфурт, от Франкфурта на Берлин, от Берлина на Магдебург, а там восстанут тысячи германцев и вынудят ее отступить еще дальше. Но и не заходя так далеко и освободив только Познань и Варшаву, сделав еще шаг и освободив Берлин и Дрезден, можно наверняка освободить Пруссию и тотчас получить 100, а через несколько недель 200 тысяч пруссаков. Переход Пруссии на сторону России и Англии полностью переменит положение дел в Европе и предрешит последнюю и решающую политическую революцию, которая оторвет от Франции Австрию и вновь свяжет последнюю с европейской коалицией.

Все эти утверждения были вернее, чем полагали энтузиасты, их выдвигавшие, и чем предполагал Александр, которому их ежедневно повторяли. Но чтобы увлечь его, не нужно было столько правды; довольно было шума и движения вокруг него, столь нового фимиама славы, которым его опьяняли, титула короля королей, который со всех сторон доходил до него, чтобы он без каких-либо иных причин решил выдвигаться. Кнезебеку не пришлось проделать долгий путь, чтобы его встретить, и он обнаружил императора на пути к Висле. Что он мог ему сказать? Ничего, чего уже не знал бы Александр: как только он сделает еще несколько шагов вперед, Пруссия и ее король перейдут на его сторону.