История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3

Нет нужды говорить, что при известии о нашем уходе из Берлина безудержная радость охватила всю Пруссию. Еще до этого события к Фридриху-Вильгельму отправляли нескольких посланцев, которые доказывали ему, приводя моральные, политические и военные доводы, что нужно предаться России. И теперь, видя энтузиазм своих подданных, он сдался и 28 февраля разрешил Гарденбергу подписать договор об альянсе с Россией. Согласно договору, Россия обязывалась незамедлительно собрать 150 тысяч человек, а Пруссия – 80 тысяч, с тем, чтобы использовать их против Франции до тех пор, пока Пруссия не обретет состав, более сообразный ее прежнему состоянию и равновесию в Европе; не складывать оружия, пока эта цель не будет достигнута; прилагать все усилия, чтобы привлечь Австрию к общему делу и вести все переговоры только сообща и никогда раздельно. Россия обещала, в частности, ходатайствовать перед Англией о заключении ею с Пруссией договора о субсидиях.

Взяв на себя такие обязательства, ни король, ни Гарденберг еще не решались открыто объясниться с Сен-Марсаном, послом и министром Франции, и их замешательство было очевидным. Когда они вели переговоры, французская армия уже оставила Познань и Франкфурт-на-Одере и собиралась оставить Берлин. Тем самым, ее уже можно было не опасаться. Но, с одной стороны, Гарденберг имел довольно ума, чтобы понимать, что собирается вести весьма опасную для страны игру, а у короля имелась достаточно хорошая память, чтобы быть в этом равным образом убежденным, и, пока французская армия не ушла за Эльбу, они не решались признать то, что уже совершили. Король, честность которого нам не хотелось бы очернять, был еще менее откровенен, чем его министр, и, прибегнув к недостойной его уловке, притворился крайне раздраженным некоторыми недавними действиями французской армии. Вот каковы были эти действия.

Наполеон приказывал платить за всё; но пруссаки, злоупотребляя положением, затребовали у генерала Матье Дюма, интенданта армии, непомерные цены, тогда Наполеон отказался от сделок. Он приказал также, чтобы крепости Одера раздобыли себе продовольствие собственными силами, силой забрав в окрестностях то, что невозможно будет купить. Французские губернаторы Штеттина, Кюстрина и Глогау не преминули так и поступить и захватили в округе всё, в чем нуждались, – скот, зерно и дерево. Наконец, принц Евгений там, где его войска имели перевес, препятствовал массовым наборам в армию, которые были очевидным нарушением договоренностей, связывавших Пруссию с Францией, и ограничивали размах ее вооружения.

Конечно, приведенные нами факты не могли стать поводом для разрыва альянса. В день подписания договора с Россией, 28 февраля, король приказал, притворившись охваченным гневом, чтобы Сен-Марсану направили ноту с категорическим требованием немедленно объясниться по поводу последних действий, вменяемых в вину французской армии. Сен-Марсан не мог ответить сам, и ноту отправили в Париж с чрезвычайным курьером.

Но скрываться уже не было сил. Шумные изъявления радости патриотов, стекавшихся в Бреслау и приветствовавших решение короля, не позволяли в таковом решении сомневаться. Вдобавок, целый ряд мер сделал разрыв с Францией почти официальным. Король декретировал формирование прусской армии в Силезии, назначив ее главнокомандующим знаменитого генерала Блюхера, всегда выказывавшего благородную скорбь по поводу порабощения его страны, а генерала Шарнхорста, более всего повлиявшего на решение, – начальником ее Главного штаба. Процесс генерала Йорка, так и не начавшись, оказался вдруг законченным в его пользу. Генерал был признан невиновным и возвращен к командованию войсками, которые и перевел на сторону противника. Генералы Гнейзенау и Клаузевиц, нашедшие прибежище в России после заключения Пруссией альянса с Францией, были призваны на родину, осыпаны наградами и получили новые должности.

После подобных демонстративных жестов стесняться не имело смысла, и 15 марта состоялась встреча двух государей, вновь сделавшихся союзниками. Александр в сопровождении Нессельроде и толпы генералов вступил в столицу Силезии и под рукоплескания жителей и шумные изъявления радости войск бросился в объятия друга, которым пожертвовал некогда в Тильзите и которого ему вернула Московская катастрофа. Город три дня был иллюминирован, и король приставил к дому Сен-Марсана собственную стражу, дабы тот не подвергся оскорблениям. Во время пребывания Александра в Бреслау Гарденберг, не прерывавший в отношении Сен-Марсана скорбного, но столь красноречивого молчания, наконец прервал его, вручив послу 17 марта ноту с объявлением войны Франции.