Утром 22-го наш авангард оттеснил арьергард Витгенштейна к Шартру и устремился к длинному мосту Мери, перекинутому через несколько рукавов реки и заболоченные участки. Мост был наполовину сожжен; тем не менее наши тиральеры, пробежав по верхушкам свай, завязали оживленный бой с тиральерами неприятеля и сумели завладеть Мери. Но пожар, разразившийся в городе, который подожгли русские, остановил наше продвижение. Жар стал настолько силен, что пришлось уступить участок (не неприятелю, а огню) и вернуться на берег Сены. В ту же минуту многочисленные войска показались у Мери, от продолжения движения пришлось отказаться. Замеченные войска не были ни русскими Витгенштейна, ни баварцами Вреде, которых было бы естественно встретить в этом направлении. То были пруссаки, которых преследовал за Марной маршал Мортье 15-го февраля и которые казались выведенными на некоторое время из дела. За неделю они воссоединились и вернулись. Но кто же их вел? Вот каким вопросом со справедливым удивлением задался Наполеон.
Вскоре ответ был получен — от пленных и из донесений, пришедших с берегов Марны. После того как Наполеон разбил по отдельности четыре корпуса Силезской армии, они пытались оправиться от поражения, и отчасти им это удалось. Чувствуя неотступное преследование на дороге в Суассон, генералы Йорк и Сакен повернули правее и через Улыии, Фим и Реймс добрались до Ша-лона, где им назначил встречу Блюхер. Соединившись
с остатками войск Клейста и Ланжерона, они составили корпус в 32 тысячи человек. Гордость армии была жестоко унижена. Состоя из самых пылких русских и пруссаков, имея во главе отважного Блюхера, она не могла утешиться в том, что после стольких насмешек над робостью Богемской армии была разгромлена сама. Солдатами владело сильнейшее желание исправить неудачу. Случай, казалось, представился, и армия поспешила им воспользоваться.
После ужасного боя в Бошане Мармон остановился в Этоже. Подобное прекращение преследования со стороны французов ясно указывало на то, что Наполеон перекинулся на Шварценберга, решив повторить против Богемской армии такой же маневр, какой так хорошо ему удался против Силезской. Предположение перерастало в уверенность, если подумать, что Наполеон не мог стерпеть, когда узнал, что Шварценберг приблизился к Парижу, продвинувшись до Фонтенбло и Провена, и бросился к нему. Теперь Силезской армии оставалось только передвинуться от Марны к Сене, где она, вероятно, найдет оставленное в наблюдении подразделение Мармона, на котором и отыграется за четыре недавних жестоких поражения.
Приняв решение, Блюхер предоставил войскам только два дня отдыха и послал к Шварценбергу множество курьеров, дабы уведомить его о своей новой операции. Прибытие довольно значительных пополнений укрепило его решимость. До сих пор Блюхер располагал только половинами корпусов Клейста и Ланжерона. Теперь к нему присоединились остальные части корпусов, постепенно подмененные у крепостей другими войсками. Прибыл и корпус Сен-При, направленный поначалу к Кобленцу, и 18-го, выдвинувшись из Шал она на Арси, Блюхер получил 15-16 тысяч человек подкрепления в кавалерии и пехоте. В результате его армия, сократившаяся после ударов Наполеона с 60 до 32 тысяч, вернулась к составу в 48 тысяч солдат и была готова к серьезным действиям.
Узнав по дороге в Арси, что Шварценберг отступил и ожидает его в Труа, чтобы дать сражение, Блюхер двинулся напрямик на Мери, дабы как можно скорее прийти
на место встречи и попасть во фланг французской армии, которая, по его предположению, преследовала армию Богемскую.
Встретив Блюхера в Мери на правом берегу Сены, Наполеон уже не думал бросаться на него. Не представляя, однако, чтобы прусский генерал мог так быстро организовать армию в 50 тысяч человек, он не тревожился из-за его появления и не терял надежды схватиться со дня на день со Шварценбергом и победить его. Французские солдаты снова поверили в свое превосходство, он сам — в свою фортуну, и все они с радостью двигались навстречу готовившемуся большому сражению. Наполеон решил передвинуться на Труа 23 февраля.