История Консульства и Империи. Том IV. Книга 1

После того как это предложение было ясно сформулировано, Ней и Макдональд по очереди, с горячностью и чисто военным красноречием, выступили в защиту дела короля Римского. Они восстали против идеи возвращения Бурбонов и постарались показать, как трудно будет заставить новую Францию принять их и как им самим будет трудно принять незнакомую им страну. Вероятность же несовместимости чувств между монархами и страной способна привести к досадным волнениям и обмануть надежды на покой, возлагаемые Европой на реставрацию старой династии. Затем они указали на приемлемость для грядущих поколений правительства одного с ними происхождения, состоявшего из людей, управлявших государственными делами в течение двадцати лет, ненавидевших систему беспрерывной войны не менее самой Европы и возглавляемых принцессой, не способной вызвать недоверия государей-союзников, ибо она дочь одного из них. Заговорив об армии, маршалы сказали, что кое-что причитается и воинам, проливавшим за Францию кровь и готовым пролить всю оставшуюся, если понадобится: их не следует заставлять жить при монархах, которые будут им льстить, ненавидя их, а следует поместить их при сыне генерала, на протяжении двадцати лет водившего их к победе.

Высказанные с крайней пылкостью соображения маршалов произвели на Александра видимое впечатление. Попытавшись возразить им, скорее чтобы побудить привести все доводы, нежели их оспорить, император упомянул о недавних актах Сената, заметил, что уже сделано немало шагов к реставрации старой династии и что за нее без колебаний выступили самые именитые представители Революции и Империи.

При первых же словах о Сенате маршал Ней не смог сдержать гнева. «Жалкий Сенат, — воскликнул он, — мог бы избавить нас от стольких бед, если бы воспротивился страсти Наполеона к завоеваниям, жалкий Сенат, неизменно угодливо повиновавшийся воле человека, которого ныне называет тираном! По какому праву он возвышает голос в эту минуту? Он молчал, когда должен был говорить, как же он смеет говорить теперь, когда

всё повелевает ему молчать?! Большинство господ сенаторов безмятежно наслаждались своим положением, в то время как мы орошали Европу своей кровью. У них нет никакого права жаловаться на императорский режим, это мы, военные, выносили всю его суровость; и если они осмеливаются заявлять претензии, забыв о всяких приличиях, поставьте нас перед ними, сир, и вы увидите, сможет ли их низость возвысить голос в нашем присутствии».

Взволнованный его словами Александр, казалось, был готов согласиться на встречу маршалов с главными сенаторами. Генерал Дессоль, видя, как ускользает из-под ног почва, попытался вмешаться в дискуссию. Он сделал это с горячностью и даже некоторой грубостью. Его несколько раз перебивали, спор стал беспорядочным и ожесточенным. Не находя поддержки, Дессоль воззвал к лояльности Александра и в некотором роде поставил ему на вид, что на пути восстановления Бурбонов зашли слишком далеко, чтобы отступать, что множество честных людей уже скомпрометировали себя, доверившись государям-союз-никам, и будет нелояльно их покинуть. Этот честный, но несколько эгоистичный довод, уже приводившийся Талейраном, совсем не шел благородному характеру Дес-соля, который руководствовался бескорыстными убеждениями; он также задел императора Александра. Государь гордо отвечал, что никому никогда не придется жалеть о том, что он доверился ему и его союзникам, что речь идет не о личных интересах, а о судьбах Франции, Европы и всего мира, а значит, следует руководствоваться более высокими соображениями. Прервав беседу, продлившуюся почти всю ночь, и отметив, что из государей присутствует он один, Александр приветливо отослал маршалов, назначив им встречу в середине дня, дабы сообщить, какое решение примут по зрелом размышлении монархи-союзники.

Хотя в отношении реставрации Бурбонов было сделано слишком много шагов, дело короля Римского и Марии Луизы казалось небезнадежным, и маршалы ушли с первой встречи с большими надеждами. Они отправились к маршалу Нею, чтобы провести у него остаток ночи и дождаться ответа государей-союзников.

Но в то время как этот важный вопрос с переменными шансами на успех обсуждался в доме на улице Сен-Фло-рантен, он решился в другом месте, и не с помощью доводов верных или неверных, а с помощью наихудшего из доводов — предательства. Как мы знаем, Наполеон не придавал большого значения переговорам маршалов и надеялся только на план перехода через Эсон, задумав сокрушить союзников или похоронить себя вместе с ними под руинами Парижа. Нуждаясь в Мармоне, который командовал корпусом, расположенным на Эсоне, он вызвал его в Фонтенбло, дабы отдать ему последние инструкции. Догадываясь, однако, что Мармон последовал за маршалами в Париж, Наполеон приказал прислать к нему замещавшего его генерала.