История Консульства и Империи. Том IV. Книга 1

Затем Наполеон заговорил об уготованной ему участи. Он согласился на остров Эльба и выказал необычайную сговорчивость в том, что касалось его лично. «Знаете, — сказал он Коленкуру, — мне ничего не нужно. У меня было 150 миллионов, сбереженных с цивильного листа, которые принадлежали мне, как принадлежат служащему сбережения с жалованья. Я всё отдал армии и о том не жалею. Пусть предоставят средства на жизнь моей семье, только это мне и нужно. Что до моего сына, он станет эрцгерцогом, и, быть может, это для него лучше, чем французский трон. Сумел бы он на нем удержаться? Но мне хотелось бы Тоскану для него и его матери. Такое , расположение поместит их в соседстве с островом Эльба, и тем самым я получу средство видеться с ними».

Коленкур отвечал, что король Римский никогда не получит подобного удела и что благодаря Александру он получит, самое большее, Парму. «Как! — воскликнул Наполеон. — Даже не Тоскану в обмен на Французскую империю!..» Вслед за сыном он подумал об императрице Жозефине, принце Евгении, королеве Гортензии и настоял, чтобы их участь была обеспечена. «Впрочем, — сказал он дальше, — всё это решится без затруднений, ибо союзники не будут столь мелочны, чтобы из-за них пререкаться. Но армия и Франция! Вот о ком надо бы подумать. Поскольку я оставляю трон и, более того, складываю свой меч, имея еще столько средств им воспользоваться, не обладаю ли я правом претендовать на

некоторую компенсацию? Нельзя ли улучшить французскую границу, поскольку сила, которую получит в результате Франция, будет уже не в моих руках, а в руках Бурбонов? Нельзя ли оговорить для армии сохранение всех льгот, таких как звания, титулы, земли? Нельзя ли сохранить триколор, который армия со славой пронесла по всему миру? Наконец, поскольку мы сдаемся без боя, когда нам было бы так легко пролить еще столько крови, не обязаны ли нам кое-чем, поскольку я, я один, предмет всеобщего страха и всеобщей ненависти, ничем из этого уже не сумею воспользоваться?»

Коленкур попытался рассеять заблуждения Наполеона, показав, что ему не дано обговаривать столь великие и почтенные темы; что согласно основополагающему принципу его отречения право представлять Францию и вести от ее имени переговоры переходит к временному правительству; что Наполеона никто не будет слушать. «Но разве временное правительство обладает иной силой, кроме той, что даю ему я, оставаясь в Фонтенбло с остатками армии? — возразил Наполеон. — Когда я покорюсь, а со мною и армия, вся его сила обратится в ничто; его будут слушать не более, чем нас, и ему придется замолчать».

Коленкур настойчиво пытался вернуть Наполеона к единственному предмету, который его теперь касался, то есть к нему самому и его семье. Тогда бывший властелин мира в нетерпении воскликнул: «Так меня хотят заставить обсуждать только ничтожные денежные вопросы!.. Это недостойно меня. Займитесь моей семьей вы, Коленкур. Что до меня, мне ничего не нужно. Пусть мне дадут пенсию инвалида, и довольно!»

После этих бесед, заполнивших ночь и утро 6 апреля, после написания акта, содержавшего окончательное отречение, Наполеон вызвал к себе маршалов, чтобы известить их о своих последних решениях. Войдя к нему и еще не зная, на что он решился, маршалы возобновили свои сетования: вновь принялись говорить, что армия истощена и в ней не осталось крови, которую еще можно пролить, так много она ее пролила. Они так торопились получить возможность бежать к новому правительству, что впервые дошли бы, быть может, если бы столкнулись

с сопротивлением, до потери почтения к Наполеону. Но Наполеон, не без умысла оставив их на несколько минут в подобной тревоге, сказал наконец:

«Успокойтесь, господа. Ни вам, ни армии не придется более проливать кровь. Я согласен на безусловное отречение. Я хотел бы обеспечить как ради вас, так и ради моей семьи, передачу трона моему сыну. Полагаю, такая развязка принесла бы вам даже больше пользы, чем мне, ибо тогда вам пришлось бы жить при правительстве, сообразном вашему происхождению, вашим чувствам и интересам. Это было возможно, но недостойное отступничество лишило вас положения, какое я надеялся вам обеспечить. Без отхода 6-го корпуса мы смогли бы и это, и многое другое, мы восстановили бы Францию. Случилось иначе... Я повинуюсь своей участи, повинуйтесь и вы своей. Покоритесь жизни при Бурбонах и верно им служите. Вы желали покоя, вы его получите. Увы! Дай Бог, чтобы мои предчувствия меня обманули!.. Наше поколение не создано для покоя. Мир, которого вы желаете, уничтожит вас на ваших перинах быстрее, чем уничтожила бы война на биваках». После этих слов, произнесенных печальным и торжественным тоном, Наполеон зачитал акт о своем отречении, составленный в следующих выражениях: