История костюма и гендерные сюжеты моды

Литературное свидетельство

В одну из моих журналистских поездок по северу чудом выживший очевидец рассказал мне, как строили дорогу Котлас — Воркута. В Приполярье работнику надо дать как минимум ватник, валенки, рукавицы. Всего этого не хватало. Заключенного использовали здесь две недели — опыт показал, что именно такой срок он способен проработать в той одежде, в которой был взят из дому. Потом его, обмороженного, отправляли догнивать в лагерь, а взамен пригоняли новых «первопроходцев».

Василий Селюнин.

«Истоки»

Потом всем пошили специальную одежду. Костюм «зэка». Вот о нем и расскажем в этой главе. Без него не может быть полной история костюма в 30-х годах в России. Он служил прежде всего цели подавления человеческого достоинства, был инструментом мести государства своим гражданам, которых оно отказывалось признать таковыми. Ни в одной книге по истории моды вы не найдете его описания. Только в свидетельствах очевидцев. Крой был простой. Дизайнер неизвестен. В мемуарах людей, прошедших лагерные испытания, мы читаем строки о том, как многими способами, в том числе и посредством костюма, шло уничтожение человеческого в человеке, а вместе с ним и гендерной идентичности, превращающая людей в бесполые существа — «зэка». И как они всеми силами старались противостоять этому беспределу. Особенно тяжелым был лагерный быт для женщин. Они штопали чулки вынутыми из тюремной баланды рыбными костями вместо иголок; правдами и неправдами, чтобы сохранить подтянутый вид, старались при обысках в камерах и лагерных бараках спрятать и сохранить бюстгальтеры, которые отбирались. Старались причесываться, делать в камере, тайком от надзирателей, физические упражнения, чтобы поддержать мышцы, читали стихи, чтобы поддержать память. Это была борьба за право остаться человеком, за право жить. Яркая картина женских судеб времен сталинских репрессий нарисована в книге воспоминаний Евгении Гинзбург «Крутой маршрут: хроника времен культа личности», цитаты из которой приведены ниже с комментариями.

Арестовывали в домашнем. Не в том смысле, что в халате и в тапочках, а в том, в чем были в момент ареста — в вечернем платье, деловом костюме, да хоть бы и в свадебном наряде… Поэтому впервые попавший в камеру мог быть весьма удивлен внешним видом ее обитателей. Пока шло следствие, именно одежда, та, в какой были, и та, какую удалось взять с собой, служила какой-то маленькой, пусть эфемерной, но связью с нормальной жизнью. По этой же причине наряды обязательно присутствовали в женских тюремных разговорах. Рассказы об изумительном фасоне платья, сшитого по случаю первомайского вечера в Большом театре, зажигали огоньки любопытства в глазах сокамерниц, и они тоже начинали делиться какими-то секретами туалетов, очерчивая в воздухе линии красивого лифа своими синими пальцами с раздавленными во время пыток ногтями.

Литературное свидетельство

Жадно вглядываюсь в лица. Кто они? Вот эти четверо, например? Какие-то нелепые вечерние платья с большими декольте, туфли на высоченных каблуках. Все это, конечно, смятое, затасканное. Какая-то «убогая роскошь наряда».

Нушик приходит мне на помощь.

— Что ты, дурочка! Какие там «легкого поведения»! Все четверо — члены партии. Это гости Рудзутака. Все были арестованы у него в гостях, ужинали после театра, и туалеты театральные. Уже три месяца прошло, а передачу не разрешают. Вот и маются, бедняги, в тюрьме с этими декольте. Я уж вон той, пожилой, вчера косынку подарила. Как говорится, хоть наготу прикрыть.

Евгения Гинзбург.

«Крутой маршрут: хроника времен культа личности»